Боги войны

В гигантской машине что-то испортилось. По мере того, как они приближались, черное пространство заполнялось светилами, блестящими и неподвижными точками, которые, казалось, время от времени гасли и разгорались снова, словно некий темный предмет проплывает перед ними. Аэростат несло в сторону черного пятна, еще более глубокого, еще более темного, чем остальная стена. Оно было окружено ореолом трещин, разбегающихся словно стрелистые молнии во все стороны.

«Словно разбитое ударом окно»,— подумал Корсон.

Именно это и было у него перед глазами: окно, разбитое ударом. Стабильные неподвижные светляки — звезды. Пропасть — космос. Пятно матовой черноты было отверстием, сквозь которое Аэргистал или по крайней мере та его часть, в которой находился аэростат, утекала в пространство.

Около дыры огромный водоворот сменил океан. Океан тоже вытекал в вакуум.

Корсон подумал, было ли бесконечно это пространство и весь Аэргистал вместе с его абсурдными войнами, армиями, флотами, жалкими героями, ядерными грибами — не найдут ли они наконец покой между звезд. Неужели создатели — или служители Аэргистала ничего не предпримут? Или катастрофа превышает их возможности? Или они решили прекратить испытания? А может, Турэ был прав, говоря о макете? Или в самом деле Аэргистал был искусственным гигантским, но ограниченным миром, странствующим в космосе и опоражнивающим сейчас свое нутро вследствие какой-то аварии или необходимости? И что произойдет, если «окно» внезапно треснет по вертикали? Соединятся ли земля и небо? Или же архитектоника этого бессмысленного антропоморфически говоря — мира, выдержит, навсегда защищенная непреодолимым экраном небытия?

По мере того, как аэростат приближался к пролому, температура падала, воздуха становилось все меньше. И однако, отверстие странно уменьшалось. Только что оно зияло многокилометровой пастью. Сейчас же уменьшилось до нескольких сотен метров и сокращалось довольно быстро. Аэростат был достаточно близко, и Корсон мог видеть пробегающие по внутренней поверхности концентрические волны, гаснущие на краях разрыва. Море подернулось ледяной коркой, белизной своей еще более подчеркивающей прямизну основания этой космической стены. Не окна, не стены, даже — самовосстанавливающего силового экрана., поврежденного исполинским взрывом.

— Пролетим,— глубоко дыша, выговорил Турэ,— если оно раньше не закроется.

Антонелла спрятала лицо на груди Корсона, который еще нашел в себе достаточно сил, чтобы выставить руки в сторону пролома. В пустоте, немного ниже уровня океана, кружили обломки гигантского космического корабля. Возможно, он даже был ракетообразной формы. По крайней мере, на это намекал облик его кормовой части, которая казалось, была приклеена к прозрачной преграде. Восстанавливаясь, силовое поле частично включало ее в свою структуру.

Больше всего Корсона удивлял биологический характер восстановления силового поля. Он помнил лишь поля, возникающие мгновенно, но там речь шла о небольшом объеме и ограниченных возможностях человеческого воображения. Потом он подумал, что применяемые здесь энергии настолько велики, что ход времени может быть нарушен. Эквивалент массы покоя должен быть чудовищным. Теория относительности утверждает, что на звездах-гигантах время течет медленнее. Но самым странным было то, что этот эффект не отражался на пространстве, примыкающем к барьеру. Ведь аэростат не швырнуло на экран с огромной скоростью, он не сгорел в атмосфере, прежде чем столкнулся с преградой.

Для Корсона мелькнула искра надежды. Им оставалось несколько сотен метров. Рана затягивалась все быстрее, змеистые трещины исчезли. Матово-черное пятно сокращалось. Пространство вокруг поблескивало, словно покрытое лаком. Побочный эффект поля.

Уже совсем близко. Корсон выставил руки, чтобы защитить Антонеллу.

Удар! Отскок.

Их потащило. Затянутый вокруг пояса канат впился в ребра. Он качнулся и упал вперед. Головой ударился о край гондолы. Сильный крен. Потом раздался странный мягкий звук. Аэростат размазывало по барьеру. Гондолу раскачивало... Удар. Отскок. Удар. Не особенно сильный. Барьер-то эластичный. Он потерял сознание.

20.

Ощущение холода на лбу. Он очнулся. Может быть, почти сразу же. Его голова лежала на коленях Антонеллы, которая прикладывала к его лбу тряпку, смоченную вином. Ныла правая бровь, он коснулся ее рукой, потом посмотрел на нее — кровь. И тут его взгляд встретился с тревожным взглядом Турэ.

Он поднялся. Голова закружилась. Он с трудом удержался на ногах.

— Баллон послужил пробкой,— пояснил негр.

Шар аэростата наполовину уйдя в барьер, застыл в добром километре над океаном, который перестал бурлить. Подводная трещина тоже затянулась. Атмосферное давление быстро росло. Барабанные перепонки ныли. Корсон заткнул нос и выровнял разницу.