Богиня в бегах

– Это я сейчас Марго, – усмехнулась та, – а была я Людка раньше. Сейчас имя сменить – раз плюнуть, пришел в паспортный, написал заявление – и вот ты хоть кто, хоть Мария-Селеста. Но ты меня старым именем не называй… я его бросила. Мужа бросила и сбежала, и имя поменяла. Бабло я с собой прихватила: сполна. Посчитала, сколько в Москве стоят услуги уборщицы в частных квартирах, поварихи, и – проститутки. Все помножила, сложила и свое взяла. Лишнего – нет. Только за оказанные услуги по действующему тарифу. Потом слышала – искал меня, грозился убить, только поздно спохватился, раньше убивать надо было… ну, я и метнулась сюда, а здесь уже наладила свой бизнес: перекупку-продажу, зажила для себя. Потом с Глебом познакомилась, он мне денег в кредит подкинул, для стартапа, оформила ИП. Так и живу с тех пор: сама себе королевишна, и не надо мне никаких принцев. Вон, видишь, в изумрудах щеголяю! Так что – за нас, красивых, за нас, хороших!

Полина в этот раз выпила.

Интересно, а в какой момент жизни Марго появилась она, Полина? Школьная же подруга!

И Полина спросила, но Марго вяло отмахнулась.

– Не могу больше, Полька… где у тебя тут спят?

Ее лицо совсем отекло, глаза закрывались. Полина не стала пытать подругу, и без того уже выполнившую все, что нужно. Она помогла Марго подняться, взяла ее под руку и повела к дому. Марго грузно опиралась на нее большим телом, прерывисто дышала. В середине пути она потеряла туфельку и рвалась ее найти, но Полина отговорила ее ласково, как ребенка. Она уложила Марго, совсем вялую, на диванчик, наспех застеленный простыней и накрыла ее легким летним одеялом.

Марго уснула тяжелым сном сильно пьяного человека. Полина пошла в сад, убрала посуду и бутылки, выключила в беседке свет. По пути обратно она подхватила туфельку Марго и подумала: эх, Золушка… Не удалось тебе вырваться на бал, как ты ни старалась…

Ей было грустно, голова слегка кружилась от выпитого. Полина очень устала и твердо решила поспать, но прежде она прошлась по всему дому, собрала в небольшой чемоданчик необходимые ей вещи: на этот раз без суеты и паники. Положила туда полюбившийся ей ноутбук. Чемоданчик она вывезла наружу и припрятала недалеко от ворот. Повинуясь странному чувству прощальной тоски, она обошла весь периметр участка, попрощалась с альпийской горкой, с беседкой и яблонями, с маленьким прудом и избушкой сауны.

Какой бы ни была клетка, люди все равно привыкают к ней: даже к холодной, убогой и сырой. А Полинина клетка была золотой, расписной. Затейливой, с серебряными колокольчиками и зеркальцем. Сразу и не скажешь, что клетка.

Помнят ли экзотические птички о своем прошлом? Помнят ли они о том, что когда-то перепархивали с ветки на ветку в густых джунглях, оплетенных лианами и орхидеями?

Или они, как только попадают в руки ценителя красоты их перышек, сразу забывают о доме и начинают благоустраивать новое гнездышко на полке напротив дверцы?

В теплом гнездышке можно спать, не заботясь ни о чем… ни о завтрашнем дне, ни о хлебе насущном – не счастье разве?

И если нет, то в чем оно, счастье?

Полина слишком устала, чтобы продолжать птичьи аллегории. Она пошла в дом, постелила себе и легла спать. Первые минуты она тревожно прислушивалась к дыханию Марго, но оно было ровным и глубоким, с легкой хрипотцой – все-таки Марго очень много курит, подумала Полина и уснула.

Глава 10

В которой оказывается, что держать поблизости ангелов – плохая затея, балерины, напротив, приносят счастье; а Полина покидает свой дом навсегда

Сон Полинин был черным и страшным: ей снилось, что стены дома принялись плясать, сужаясь вокруг нее, что извивались змеями перила лестниц, что подпрыгивали и дрожали вышитые ею картины, дом сотрясался от чьей-то злой воли и силы, его поглотил полтергейст, и Полина старалась закричать, но ничего у нее не получалось до тех пор, пока одна из картин не обрушилась ей на голову.

От боли Полина проснулась и увидела мутно-алую фигуру, склонившуюся над ней. На языке и губах была кровь. Соленая и липкая, она вызвала у Полины приступ тошноты.

– Тихо, подруга, тихо! – забормотала хриплым голосом Марго, ловко скручивая ей руки за спиной неимоверно жесткими веревками. – Полька, не крутись, я умоляю, хуже будет!

Хуже, удивилась Полина краешком сознания, как может быть хуже? Голова разрывалась от боли, над правым глазом повис какой-то мешающийся лоскуток, из-под которого волнами выбивалась горячая кровь и то и дело окрашивала все, что пыталась разглядеть Полина, в ягодно-красный цвет.

Марго завязала последний узел и выпрямилась. Она потерла спину запястьем, как огородница, уставшая после прополки, и снова взялась за дело. Обдавая Полину кислым мерзким запахом перегара, она подхватила ее и посадила на диванчик. Полина вспомнила, каким зефирно-белым был раньше этот диванчик, и ее передернуло от отвращения: весь он теперь в жирных пятнах крови…