Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

26 мая 1783 г. Гаррис сообщил в Лондон о том, что князь Потемкин находится на подступах к Крыму. Он потребовал еще артиллерии и намеревался осаждать Очаков. Что касается императрицы, то она рассчитывает на англичан и императора Иосифа II, полагая, что они «удержат в спокойствии Бурбонские дворы». Главная же ее забота – это шведы, и она употребляет все от нее зависящее, чтобы удержать их от враждебных действий.

Намерения императрицы по поводу завоевания всей территории Крыма не прошли незамеченными союзницей Порты – Францией. Реакция Версальского двора была мгновенной. Король Франции направил «представление» российской императрице, в котором выразил удивление по поводу предъявленных прав относительно Турции, поставив их под сомнение, а также предложил свое вмешательство. Как сообщал Гаррис сэру Р. Кейту в Вену, императрица была разгневана, получив подобное послание. Она решила не отвечать королю официально, но через посла сообщила о невозможности принять его предложение, поскольку Крым и Кубанская область уже присоединены к ее владениям609.

Французские власти встретили заявление Екатерины II «в страшном беспокойстве». Об этом Гарриса в депеше от 27 июня 1783 г. известил его шеф. Фокс обращал внимание на то, что Франция не только осуждала действия императрицы в Крыму, нарушавшие интересы ее союзницы – Турции, но высказывала пожелание, чтобы англичане действовали с ней заодно. Фокс подчеркивал, что данные обстоятельства делают Францию «гораздо податливее» в деле окончательного трактата о мире, и Великобритания этим должна воспользоваться. Однако министр не желал портить отношения с Россией, а потому советовал Гаррису поскорее покинуть Петербург, «где будут употреблены всякого рода интриги» с целью исказить поведение англичан610

.

Тем временем российская армия продолжала завоевание Крыма. Гаррис счел «важнейшим событием», происшедшим за все время его пребывания в России, получение известия о том, что Крым и пограничные с ним области «без всякого сопротивления присоединены к владениям императрицы». «Теперь мы находимся в самом тревожном ожидании курьера из Константинополя, через которого мы узнаем впечатление, произведенное там этой мерой, – писал Гаррис Р. Кейту в Вену 14 августа 1783 г. – Нет никакого сомнения в том, что, если турки будут предоставлены самим себе, они робко подчинятся не только этому, но еще более значительному уменьшению их власти»611.

Незадолго до своего отъезда из России Гаррис в депеше Фоксу от 25 августа 1783 г. как бы подводил итоги своей миссии. Он писал, что все его старания были направлены к тому, чтобы «установить и упрочить между обоими дворами систему дружбы и откровенности», что позволило бы «проложить путь к союзу». По признанию Гарриса, он был весьма осторожен и старался дистанцироваться от всех «честолюбивых крайностей» императрицы, чтобы не втянуть в них англичан. И в этом ему большую помощь оказывали … русские министры! Из разговора с вице-канцлером и Безбородко посол узнал, что для императрицы невозможно вернуться к прошлому: «однажды приняв титул владетельницы Крыма, она уже не могла от него отказаться». В то же время Екатерина II, по мнению сановников, ожидает от англичан не более того, что было ими исполнено по отношению к ней в продолжение последней турецкой войны.

В конце августа 1783 г. Гаррис явился ко двору, чтобы проститься. На прощальной аудиенции Екатерина попросила посла передать королю Великобритании, что ей особенно приятно «видеть его дружеские к ней чувства, и ничто не может быть искреннее той дружбы, которую она со своей стороны питает к нему»612

. Гаррис удостоился, помимо милостивой аудиенции, особого внимания Екатерины. «Гаррис едет, получив, сверх обыкновения подарка, весьма отличные дары, – сообщал Безбородко, – табакерку с портретом, для жены эгрет и для сестры сердечко бриллиантовое»613.

Заключая свое повествование, Гаррис выражал надежду, что перед его преемником откроется «гладкая и легкая дорога» и его способности подскажут ему, каким образом лучше всего воспользоваться этими обстоятельствами. «Действия этого двора в настоящую минуту очень ясно говорят сами за себя, – писал дипломат. – Выражения их искренни, отчасти потому, что они в нас нуждаются, а отчасти и потому, что опыт открыл им глаза». Гаррис был убежден, что императрица чувствовала «неправильность своих действий» во время войны Англии с Бурбонами и Голландией. А своим «пристрастием, оказанным ею нашим врагам, она в одно и то же время существенным образом повредила и себе, и нам»614 . Как видно, Гаррис не желал признать своего поражения в дипломатическом поединке с российской императрицей.