Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В своем послании в Лондон от 8 ноября 1782 г. посол сообщал о том, что вступление российских войск в Крым под командованием Самойлова напоминало собой «шествие победителя», вступающего в страну для того, чтобы «подорвать в ней мир и спокойствие». По мнению Гарриса, были оказаны «всевозможные знаки презрения и насмешки» к религии мусульман и их правам598

. Посол полагал, что подобными действиями Россия провоцировала Турцию, желая вступить с ней в войну. Это желание, на его взгляд, замышлялось императрицей «с самого начала», но усилилось после возвращения князя Потемкина из Крыма. Гаррис не сомневался, что намерение князя овладеть Очаковом совпало с желанием императрицы. При этом Екатерина, по мнению посла, нимало не заботилась ни о последствиях, которые могли вызвать военные столкновения с Турцией, ни о финансовых затратах, которые для этого потребовались бы.

Тем временем российские войска, не встречая сопротивления, продвигались по территории Крыма. Гаррис отмечал, что артиллерия выступила в поход со значительным количеством снарядов, которые могут быть употреблены лишь при осаде, но совершенно бесполезны для войны с «татарскими ордами». В депеше в Лондон от 25 ноября 1782 г. Гаррис отмечал, что из Вены никаких известий о поддержке действий Екатерины в Крыму не поступало, однако императрица убеждена, что справится с Оттоманской империей и без помощи Иосифа II. Войска под командованием Самойлова прекратили в Крыму «все смуты».

В послании в Лондон от 6 декабря 1782 г. Гаррис давал «подробный и точный отчет» обо всем, что произошло в Крыму. Эти сведения, по его словам, он получил от своего «приятеля» князя Волконского, полк которого располагался на полуострове. Вся армия, вступившая в Крым, насчитывала 15 тыс. человек, помимо казаков и других нерегулярных войск. Поначалу войска не встречали никакого сопротивления. Но на третий день пути они столкнулись с небольшим отрядом татар, к которому вскоре присоединилась «более многочисленная орда», попытавшаяся помешать продвижению русских. Однако их силы были разбиты. Количество убитых составило 400 человек. Большинство обратилось в бегство. Воины бросали оружие после первых же выстрелов русских войск. Подобное сопротивление оказалось единственным, с которым столкнулась армия императрицы, утверждал посол. На следующий день прибыла делегация от местных татар, которая просила прощения и выражала готовность признать власть свергнутого ими хана. По мере продвижения русских войск таким же образом поступали другие провинции, а также город Кафа. Наконец, сам «похититель престола» отказался от всяких претензий на власть и бежал с одной из своих сестер на Кубань.

Примечательно, что, освещая события в Крыму, Гаррис, неоднократно подчеркивал: продвижение российских войск сопровождалось «всеми обстоятельствами, могущими раздражать и возбудить умы турок. Не пропускался ни один случай осмеять религию Магомета и к могуществу Оттоманской империи относились с насмешкой и презрением»599

. Трудно сказать, насколько объективными в данном случае были оценки британского посла.

Продолжая свое повествование, Гаррис заметил, что князь Волконский ожидал указаний императрицы по поводу размещения войска в Крыму, в котором, на его взгляд, хан останется лишь номинальным правителем. Посол обратил внимание также на то, что всем лицам, участвовавшим в военных действиях, «строжайшим образом» запрещено упоминать о числе убитых татар, и императрица предполагает, что восстановление хана произошло «без малейшего кровопролития».

Планы императрицы относительно увеличения территории своей империи, на взгляд Гарриса, сделались более умеренными по сравнению с теми, которые «первоначально были начертаны ее воображением». Столкнувшись с рядом трудностей: отсутствием обещанной поддержки со стороны австрийского императора; нехваткой финансовых средств (голландцы выделили заем в 400 тыс. вместо ожидаемых 6 млн), Екатерина заколебалась в решении вопроса, сохранить ли ей весь Крым или удовлетвориться владением залива и его окрестностей. Однако князь Потемкин, как извещал свое руководство Гаррис, сопротивляется подобным проявлениям «умеренности» в императрице и не жалел никаких усилий для того, чтобы «возбудить ее честолюбие, называя ее колебание робостью и действием минутного нервного расстройства». Сам князь не только не допускает, чтобы императрица уклонилась от первоначального плана, но простирает «свои виды» до полного изгнания турок из Европы, расширения границ России «далеко за Дунай», основания зависящей от нее республики, в состав которой вошли бы Греция, Македония, Фракия, Пелопоннес и остатки Оттоманской империи. Подобный план своего друга Гаррис счел «диким и неудобоисполнимым»600.