Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Как мы могли убедиться, практически все условия договора, за исключением последнего пункта, были уже озвучены английской стороной раньше. Быть может, поэтому данный проект вызвал сомнения у Кэткарта, которыми он поделился с Рошфором. «Приказать своему послу в Константинополе настаивать на уступке Азова, земли Кубанских татар и других завоеваний России, … а также плавания по Черному морю и гарантировать трактат, который бы Россия заключила с Портой при посредничестве Его Величества, условие это … не может войти в состав трактата, – писал посол, – но было бы подтверждено королевским словом, священнее самих трактатов, и для безопасности России оказалось бы существеннее денежного пособия, испрашиваемого ею, так как король с помощью своей морской силы всегда будет иметь возможность придать своей гарантии характер внушительный и полезный». С другой стороны, продолжал Кэткарт, король требует, чтобы ему было предоставлено «испрашивать пособия в виде сухопутного войска или линейных кораблей, и чтобы нападения европейских держав на его владения вне Европы были бы причислены к случаям, требующим помощи союзников, ибо в противном случае Его Величество мог бы подвергнуться нападениям этих держав на колонии и … заслужить обвинения в наступательных действиях, через что им было бы утрачено право на пособие, условленное трактатом». Король надеется, подчеркивал Кэткарт, что «усердие министров императрицы будет равно усердию королевских министров, и что Россия заодно с Великобританией скоро докажет Европе поспешностью, с которой будет выполнено это важное дело, что оба двора неуклонно следуют одинаковой системе»319

.

Наблюдая за победами российской армии, посол не забывал о главной цели своей миссии. Он предпринимал неоднократные усилия, чтобы сдвинуть переговоры об оборонительном союзе с мертвой точки. «При настоящих обстоятельствах я продолжаю часто напоминать графу Панину об окончательном ответе, которого Англия так давно ожидает от России, – писал он Рошфору, – но упоминаю об этом, хотя с твердостью, однако без всякой настоятельности, ибо, зная, как мало это принесло бы пользы и как много могло бы повредить … Мнения Ее Величества … зависят от настроения ее мыслей, которые вследствие столь необычайных успехов в войне, где, как она полагает, главная тяжесть была перенесена ею одной, весьма легко склоняются к двум идеям». Суть этих идей, пояснял Кэткарт, это, во-первых, ожидание «твердого и прочного мира ныне же или по окончании следующего похода, но без помощи других держав», и, во-вторых, желание «не вступаться далее», чем императрица признает нужным в войне, которая, на ее взгляд, по всей вероятности, вспыхнет в весьма скором времени между другими державами из-за интересов, «не касающихся до нее непосредственным образом». Посол полагал, что каждая из указанных позиций препятствует заключению союза с Великобританией. «Первое из этих мнений отвергает необходимость союза, второе отвергает его своевременность»320

.

Сомнения Кэткарта о возможности заключения союзного договора на условиях, предложенных Великобританией, очень скоро подтвердились. Как считала И.Ю. Родзинская, после длительных переговоров, продолжавшихся в Петербурге с осени 1770 до весны 1771 г., английский проект был отклонен321. На взгляд А.Б. Соколова, последнее прямое предложение заключить союз последовало в Петербург от государственного секретаря Рошфора в 1770 г. Историк приводил высказывание британского ученого М. Робертса об изменении ситуации, сложившейся к тому времени в отношениях двух стран. «С точки зрения Екатерины II, теперь имелись гораздо более срочные и важные задачи, чем союз с Англией: мир с Турцией и его условия; подготовка к разделу Польши. Поэтому стало гораздо важнее, как поведут себя Австрия и Пруссия, а союз с Англией может подождать. Ждать пришлось почти четверть века»322. Впрочем, донесения Кэткарта в Лондон в 1771 г. свидетельствовали о том, что вопрос о союзном договоре не был окончательно забыт и время от времени о нем вспоминали обе стороны.