Императрица, выслушав посла «с величайшим вниманием», отвечала, что согласна со всем, что было им сказано относительно Европы и что она имеет «сильнейшее желание» помочь англичанам, но от этого ее удерживает «то отвращение, которое ей внушала мысль подвергнуть империю новым военным тревогам». Судя по всему, Екатерина усмотрела в плане Гарриса угрозу втянуть Россию в войну. Она заявила, что «имеет самое высокое понятие» о национальной силе и энергии англичан и не сомневалась, что они все-таки пересилят французов и испанцев. Затем императрица затронула проблему Американской войны, высказывая сожаление, что англичане были не в состоянии остановить ее в начале, и тем самым лишились возможности восстановить мир. Она советовала добиться мира через отказ Великобритании от борьбы с колониями. Гаррис поинтересовался, если бы колонии принадлежали императрице, а посторонние державы предложили мир на таких условиях, согласилась бы она принять его? Екатерина отвечала «с величайшей живостью», что скорее бы «согласилась потерять голову»465
.Когда Гаррис настоял на продолжении разговора, императрица заявила: какой резон для нее вмешиваться в ссору, чуждую ее собственным интересам, из-за причин, которые она не понимает, в ссору с дворами, которые далеки от нее? Гаррис попытался возразить, утверждая, что вмешательство России привело бы к восстановлению спокойствия, и что Россия слишком велика, чтобы рассматривать значительные события безучастно, а «интересы Европы стали теперь и интересами России»466
. Екатерина убеждала Гарриса в том, что желает Англии добра, но хотя он отказался от некоторых пунктов своего плана, другие его статьи, более важные, остались. Она попросила его представить этот план в письменном виде и после часовой беседы покинула посла. «По совершенной темноте, я не без труда отыскал дорогу по извилистым коридорам до танцевальной залы», – завершал посол свой доклад в Лондон467.На следующий день Гаррис представил Потемкину меморандум для императрицы, в котором повторил озвученные накануне положения. На другой день он был принят в небольшой компании у шталмейстера Нарышкина, которую посетила императрица, проезжая по пути в Царское Село. Екатерина воспользовалась случаем, чтобы сообщить послу, что все высказанное им «чрезвычайно ее поразило». «Со времени нашего разговора, – утверждала она, – я все думаю о делах Англии; у меня разболелась голова и, если я найду средство помочь вам, вы увидите, как охотно я это сделаю»468
.Спустя неделю Гаррису было дозволено сопровождать императрицу во время ее прогулки по аллеям Царского Села. Однако поговорить откровенно о делах послу не удалось, поскольку Екатерину сопровождали великий князь с супругой. И лишь через несколько дней он узнал, что императрица приказала каждому члену Совета «подать свое мнение» по поводу английских дел. Наиболее важным для императрицы, а значит и для Гарриса представлялось мнение Панина. Послу пришлось приложить немало усилий, «употребить разные средства», чтобы через своих информаторов получить извлечения из документа, составленного главой внешнеполитического ведомства. Судя по его содержанию, Панин приходил к заключению, что для благосостояния России также важна дружба с Францией, как и с Англией, и что при существующих обстоятельствах императрице не следует вмешиваться в дела этих государств «в виду собственной безопасности». Граф обращал внимание также на то, что поведение Англии за последние десять-двенадцать лет не дает права на «особое внимание» со стороны России.
Убедившись, что мнение Панина может оказать негативное влияние на решение императрицы, посол решил обратиться за содействием к князю Потемкину. В беседе с ним Гаррис перечислил все этапы взаимоотношений Великобритании с Россией со времени вступления на престол Екатерины II. При этом он подчеркнул, что во время войны с Турцией англичане оказали императрице услуги и помощь без всякой просьбы с ее стороны, и как только Франция или Испания «выказывали намерение сопротивляться ей», они тотчас же являлись к ней на помощь. «Дважды, благодаря энергическим переговорам с этими беспокойными дворами, а также своевременному вооружению нашего флота, – продолжал посол, – мы спасли не только русский флот на Средиземном море от разрушения, но, по всей вероятности, и всю Европу от общей войны»469
.Выслушав Гарриса, Потемкин заявил, что прежде мало занимался иностранными делами, а потому многое из услышанного было для него «совершенною новостью». Он посоветовал послу дождаться решения императрицы после того, как она выслушает доклад членов Совета.
Прошло две недели, но поскольку двор продолжал оставаться в Царском Селе, Гаррису не удалось повидаться ни с императрицей, ни с князем Потемкиным. Наконец, 11 августа 1779 г. члены Коллегии иностранных дел собрались, чтобы обсудить данный вопрос. Их выводы были представлены в докладе императрице.