Позиция Панина убедила Гарриса в том, что российский министр был настроен враждебно по отношению к Британии. Посему он предпочел завести дружбу с Григорием Потемкиным, полагая, что тот может повлиять на императрицу. Влияние Потемкина представлялось послу важным, поскольку фаворит императрицы начинал более активно проявлять интерес к международным делам. Гаррис полагал, что императрица и ее «любимец» размышляли о реализации так называемого «греческого проекта», направленного на уничтожение Оттоманской империи и установление христианской империи со столицей в Константинополе с внуком Екатерины Константином на троне. Как утверждала английская исследовательница Изабель де Мадариага, «несмотря на всю хи-мерность проекта, в основе его лежали более конкретные амбициозные планы расширения российской территории на Черном море»456
. Подобная политика не могла проводиться без предварительной дипломатической подготовки, и именно князь Потемкин должен был установить более тесные отношения со всеми главными иностранными послами. Императрица обратилась с этим поручением к Потемкину, поскольку опасалась, что Панин будет тому препятствовать, полагая, что это нанесет вред той Северной системе, которую он создавал.Возросший интерес Потемкина к иностранным делам незамедлительно привел к соперничеству между двумя сановниками. Панин, отмечал Гаррис, сохранял свою позицию при дворе, благодаря огромной работе в интересах России и Екатерины. Потемкин приобрел свою власть благодаря страсти, которую к нему питала Екатерина, что вызывало неодобрение многих придворных. Имея многих врагов, Потемкин мог рассчитывать на продолжавшуюся дружбу, доверие и привязанность Екатерины. Кроме всего прочего, он разделял симпатии Екатерины к Великобритании. Как утверждал Гаррис: «Я не нахожу, что Потемкин привязан к Пруссии или Франции»457
. Поэтому посол решил сблизиться с Потемкиным, чтобы через всесильного фаворита повлиять на императрицу.Тот прием, который оказывала императрица Гаррису, помогал ему в решении задач. Он часто бывал в обществе императрицы, был приглашен к ее карточному столу, прогуливался вместе с ней летом в парке в Царском Селе. 12 июля 1779 г. Гаррис присутствовал на театральном представлении во дворце Петергофа. Во время антракта императрица подошла к нему. Посол воспользовался моментом, чтобы разъяснить позицию Британии и выразил надежду, что Екатерина II сможет не допустить объединения ее врагов. Императрица ответила: «Я всегда была и всегда останусь постоянным другом Англии … Враждебные меры, которые испанский двор предпринимает, вызывают мои опасения, но ваши возможности и национальный дух так велики; и будьте уверены, что ничего не может быть искреннее, чем мое дружеское расположение к Англии»458
.В июле 1779 г. российский посол при лондонском дворе Мусин-Пушкин был заменен И.М. Симолиным в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. Гаррис, узнав об этой перемене, докладывал в Лондон о том, что Симолин «хорошо расположен в политическом отношении». Он считает себя обиженным графом Паниным и «поэтому теперь держится князя Потемкина» несмотря на то, что первоначально являлся секретарем в иностранном министерстве и первое свое повышение получил через графа Панина. «Он одержим в значительной доле тщеславием, и на него произведет сильное влияние всякое доказательство отличия или кажущегося доверия, которое только ему удастся получить от вас, милорд», заключал посол свою депешу шефу459
.Императрица, отправляя в Лондон Симолина, передала ему следующие инструкции: «Там усмотрите вы совершенно, как происходила негоциация о возобновлении между нами и короною великобританскою старого союзного трактата, какие она по временам и обстоятельствам встретила затруднения со стороны английского двора, какие, напротив, от нас уступки и податливости тщетно представляемы были и на чем опять взаимные переговоры совсем остановились. Правда, с той поры последовали многие и важные перемены, но и то не меньше же правда, что теперь самый вопрос существовать не может». Отказываясь заключать союз, Екатерина в то же время инструктировала посла, чтобы он в переговорах с министерством Великобритании, не ослабляя «испытанного доброжелательства и доброй дружбы к Англии … почитая интересы ее существительно везде с нашими стремящимися к единой цели сохранения на севере покоя и тишины и по тем продолжающимся коммерческим сопряжениям, кои для взаимных подданных обеих держав весьма выгодны», изъявляли бы при всяком случае желание России видеть, как можно скорее законченной войну между Англией, Францией и Испанией и «доброе согласие между ними восстановленным»460
.