Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

29 декабря Гаррис в очередной раз беседовал с Потемкиным, с которым «усердно поддерживал дружбу», ограничившись «предложением союза и просьбой о немедленной помощи». Князь заявил, что использует любую возможность, чтобы усилить аргументы Гарриса, и что государыня более чем когда-либо привержена Англии. Однако, продолжал Потемкин, на императрицу оказывают давление враги Британии, утверждая, что королевство ведет двойную игру: будто Британия начала переговоры с Веной и пытается рассорить Россию с союзниками и втянуть ее в войну. Гаррис все это опровергал. Завершая беседу, Потемкин посоветовал послу обратиться к Панину и подготовить для императрицы другой меморандум.

Гаррис составил новый документ, в котором обращал внимание на последствия победы Франции, что приведет к нарушению равновесия сил в Европе и ее торговли. Спасение же Британии принесет славу России. Только Российская империя способна восстановить баланс сил между союзниками, поскольку возглавляет все те союзы, которые сама создала. Свой меморандум Гаррис передал графу Панину. Поскольку из-за болезни министр не смог его принять, послу оставалось только ожидать, когда он получит ответ от императрицы. Однако вскоре посол узнал «вследствие довольно … точных сведений», которые ему удается получать обо всем, происходящем в ведомстве Панина, что министр «оказал деятельность необыкновенную», и не только переслал императрице документ, подготовленный Гаррисом, но и прибавил к нему свои комментарии. «Этот ответ был до того противоположен главному предмету моих настроений и заключал такой полный отказ на все, о чем я просил, – извещал посол лорда Стормонта, – что я, не теряя ни минуты, вернулся к князю Потемкину», который «постоянно принимает меня без церемонии». Князь расценил ответ Панина как «свидетельство его слабоумия» и заверил Гарриса, что его документ все еще находится на столе у императрицы. «Вы выбрали несчастную минуту, – заявил Потемкин. – Новый любимец (Ланской – Т.Л.) опасно болен, … сомнительность его выздоровления до такой степени встревожили императрицу, что она не способна ни на какое размышление, и все мысли честолюбия, славы и достоинства поглощены этой единственной страстью. Утомленная моральным напряжением, – продолжал князь, – она чувствует отвращение ото всего, что побуждает к деятельности. Ваши противники умеют отлично пользоваться этим случаем … Мое влияние … совершенно прекратилось, особенно потому, что я взял на себя посоветовать ей отделаться от любимца, который … если умрет в ее дворце, нанесет тем сильный удар ее репутации»480

.

Вскоре после разговора с Потемкиным Гаррис заболел желтухой и в течение трех недель не выходил из дома. Впрочем, и во время болезни он продолжал информировать князя о происходящем в Англии, а также писать небольшие записки с целью «поддержать его расположение», которое считал искренним.

Болезнь Гарриса не позволила ему встретиться с Паниным. Лишь 9 января 1780 г. состоялась их встреча. Против обыкновения Панин не стал вдаваться в уверения собственного «высокого уважения» и искреннего расположения к английскому народу, а прямо коснулся отказа, заключавшегося в ответе императрицы. Екатерина заявляла, что говорить о союзе с Британией, когда идет война, затруднительно. Прежде всего необходимо добиться мира между союзниками. Посол пытался возразить, но Панин не принял его аргументы. Он посоветовал Гаррису представить императрице материалы, которые оправдывали бы ее вмешательство в дела Британии и ее неприятелей в войне.

Между тем Гаррис не считал, что все потеряно и потому ничего не сообщал Стормонту. В это время болезнь сразила Потемкина, и он не мог принять Гарриса вплоть до 18 января 1780 г. Князь продолжал убеждать посла в том, что мнения императрицы и Панина серьезно расходятся. Потемкин даже выразил сомнение в том, что Екатерина являлась автором подобного ответа: «сама она никогда бы не сделала этого в таком холодном и сдержанном тоне». Гаррис уверял князя, что «решение интересов всей Европы через окончание войны зависело от вмешательства императрицы». Более того, дипломат пытался возложить ответственность за отказ вооруженного вмешательства на Россию. Императрица, утверждал Гаррис, «не только лишает себя большой славы, но в некотором отношении становилась ответственным лицом за беспорядки, которые могут произойти при дальнейшем ходе войны»481

.

Потемкин предложил Гаррису подать императрице еще один меморандум, дополнив его новыми доказательствами неприятельских действий со стороны Франции и Испании. Гаррис так и поступил. Он обвинил Францию в разжигании войны. Если французов не остановить, утверждал посол, от них пострадает вся Европа. В качестве решающего подтверждения угрозы Европе со стороны Бурбонов посол приводил попытки Испании с помощью нейтральных судов заблокировать Гибралтар.