Бумажный грааль. Все колокола земли

– Ее поэзия очень интеллигентна, – пояснила миссис Лейми. – Настоящий авангард. Абсолютное пренебрежение традиционными стихотворными методами. Она одной из первых стала писать стихи без определенного размера. А от исследования темы экзистенциальной женщины современные издатели и вовсе далеки.

– Как и вообще все мужчины, – вставил преподобный Уайт, выглядывая из кухни и подмигивая. – Многие из нас никак не могут понять сущность женщины. Сколько раз за свою жизнь я пытался это сделать, а они по-прежнему остаются для меня чертовски загадочными. – Он разразился хохотом и, громко икнув, вновь скрылся на кухне, чтобы налить Говарду шампанское.

Парень с мундштуком фыркнул – словно хотел засмеяться, но смех вырвался через нос.

– Он при деньгах, – не очень тихо шепнул Говарду Хорек, кивая в сторону кухни. – Сама по себе достаточная рекомендация.

– А это наш художник. – Миссис Лейми показала на парня с мундштуком. – Джейсон, будь хорошим мальчиком и поздоровайся с гостем. Говард Бартон – куратор одного крупного музея в Лос-Анджелесе. Верно я говорю, мистер Бартон?

– Не совсем. На самом деле я работаю в небольшом музее в Санта-Ане, специализирующимся в основном на истории региона. Всякие там кости индейцев и обломки старинных горшков. Хотя и с претензией на большое будущее.

– Я ценю скромность в людях. – Художник встал и низко поклонился. – Повсюду одни позеры. Не каждый день встретишь человека, который готов честно рассказать о своих заслугах.

Говард поклонился в ответ, проглотив обиду. Преподобный Уайт подал ему шампанское, и Говард с видом знатока понюхал содержимое бокала. Поблагодарил священника, а сам решил, что при удобной возможности выльет шампанское в какое-нибудь комнатное растение. Он явно угодил в змеиное гнездо, где его хотят либо напоить, либо отравить. Компанию будто специально подобрали для этой встречи.

Госпожа Банди, поэтесса, бросила на преподобного Уайта уничижительный взгляд и вновь удалилась на кухню в сопровождении мистера Тачи. Никто из присутствующих Говарду не нравился, за исключением, как ни странно, Хорька – только он здесь не производил впечатление человека, затеявшего какую-то сложную игру. «Как бы не сорваться на дерзость», – подумал Говард. Тем более при таком серьезном количественном перевесе. Наоборот, надо выразить восхищение их несомненно великими талантами. После происшествия у Джиммерса все изменилось; он явился сюда не просто так, хотя не мог сказать, какую именно цель преследовал.

Говард сел, поставив трость у подлокотника дивана, закинул руку на спинку и постарался изобразить заинтересованность в разговоре между Хорьком и художником Джейсоном, фамилию которого так и не назвали. Обратиться к нему просто по имени Говард не мог – чересчур дерзко, – да и Хорька он стеснялся называть Хорьком – или, раз уж на то пошло, Слоном или Антилопой. В итоге он просто прислушивался к беседе об искусстве перформанса и о художнике из Сан-Франциско под псевдонимом Сварка, который подключал свое тело к розетке, чтобы стрелять световыми лучами из глаз и локтей.

– Серьезно? Световыми лучами? – с искренним удивлением спросил Говард, однако художник резко на него посмотрел и ничего не ответил, лишь прикурил еще одну сигарету от предыдущей.

Ненадолго пропавшая куда-то миссис Лейми появилась с подносом крошечных сэндвичей с козьим сыром, настурцией и диким укропом.

– «Нуво Калифорния», – сказала она. – Сыр куплен на ферме, недалеко от Каспара, а настурции – из моего собственного сада. Как видите, они не оранжевые, а зеленые. Добиться такого цвета было нелегко, и я не раскрою секрет, как так получилось. Пусть уникальный вкус этих канапе говорит сам за себя.

– Я только что поужинал, – отозвался Говард с притворным сожалением и похлопал себя по животу. Интересно, какими мерзкими жидкостями миссис Лейми поливали эти настурции? Соком измельченных помидорных бражников?

В этот момент кто-то завизжал, точно застрявший в норе поросенок. Следом послышался звук бьющегося стекла – вероятно, бокал упал на кухонный пол, – затем тонкий смех и звук шлепка. Миссис Лейми и двое мужчин тут же посмотрели в сторону кухни, и Говард успел вылить шампанское в горшок с растением, после чего поставил бокал на столик с таким видом, словно выпил все одним глотком.

Госпожа Банди вернулась к ним в ярости, оглядываясь через плечо.

– Ты бы и курицу трахнул, если бы сумел к ней подобраться! А для этого она должна быть слепой или больной!

– Гвен такая остроумная, – сказал Говарду Хорек. – Поэтому ее стихи пользуются успехом. – Он весело подмигнул. – Правда, ей не нравится, когда мужчины ее трогают, – даже если это Гленвуд Тачи. Гленвуд и Гвен – пара, только она вечно боится, как бы он не разжег в ней неизведанную страсть. Ее поэзия такого не выдержит.

Мистер Тачи вышел из кухни с кислым видом, а художник вынул мундштук изо рта и сказал, изображая женский голос:

– Не трогай меня, Тачи.

Миссис Лейми резко вздохнула и поинтересовалась, все ли в порядке у госпожи Банди.