Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

И как ваши предки, отцы и деды, служили деду моему блаженному богатырю государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованы, так я и ныне и впредь вас жаловать буду. И пожаловал вас землею, водою, солью, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованьем, за что должны вы служить мне до последней погибели. И буду вас за то против сего моего увещевательного указа отец и жалователь, и не будет от меня лжи: многа будет милости, в чем я дал мою перед Богом заповедь. И будет кто против меня противник и невероятен, таковым не будет от меня милости: голова будет рублена и пажить ограблена…»^{84}.

To ли Иван Почиталин набил руку на изготовлении пропагандистских листков, то ли расширился секретариат «ампиратора» за счет более искушенных в грамоте повстанцев, но приведенный указ отличается от «первого возмутительного воззвания» и стилистикой, и содержанием. Именем Петра Федоровича Пугачев убеждает, обещает, призывает, угрожает. И надо признать, добивается успеха. Манифесты действуют на народ, будоражат, казаков, солдат, крестьян, втягивают их в борьбу: одних — за совесть, других — за страх. Огромные просторы России от Яицкого городка до Башкирии, от Поволжья до Западной Сибири охватываются восстанием.

Победы окрыляют и опьяняют. Вот уже несколько месяцев Пугачев играет роль императора. Перевоплощение достигает такой силы воздействия, что образ, сотворенный на сцене жизни, отодвигает на второй план сознания реального беглого хорунжего Донского войска, начинает определять его мысли и поступки. В качестве Петра Федоровича он не считает себя связанным с неверной женой «Катькой», которая «желала убить мужа», и скоро поддается на уговоры приближенных жениться.

— Как ты женишься, так войско Яицкое все тебе прилежно будет, — убеждают его, и Емельян Иванович, оставивший в Зимовейской станице жену с тремя детьми на руках, не возражает прошв решения «Петра Федоровича» устроить личную жизнь.

Приглянулась Емельяну молодая, шестнадцати лет, казачка Устинья Петровна Кузнецова. Послал сватов, и следом сам явился.

— Хороша, — проговорил он похотливо, — хороша! Поздравляю тебя, со временем ты будешь всероссийской царицей.

Петр Кузнецов бросился самозванцу в ноги и стал горько плакать и причитать о том, что дочь его «молодехонька и принуждена идти замуж невольно».

— Чтоб к вечеру все было готово к сговору, — строго сказал Пугачев, — а завтра быть свадьбе!^{85}

Отец с дочерью были «в великих слезах», но перечить не стали, убоявшись навлечь на себя гнев «ампиратора», который и впрямь был скор на расправу. Обвенчались в Яицком городке. Свадьбу сыграли быстро, но по-царски пышно. Пили за здоровье государя, великого князя Павла Петровича и его супруги Натальи Алексеевны, пили за невесту, почти за каждого из присутствующих до утренней зари. «Всеавгустейшая императрица» с самого начала засомневалась в высоком происхождении своего мужа: слишком неотесан и груб был он в сравнении даже с офицерами малых чинов, которых ей все-таки доводилось видеть.

Пугачев совершил ошибку. Его женитьбу многие не одобряли. В самом деле, возможно ли царю сочетаться браком с простой казачкой? Сомнения еще более усилились после поражения под Татищевой крепостью и снятия осады с Оренбурга.

Поражение было страшным: все пушки достались противнику; в руках властей сказались первые, самые верные сподвижники: Зарубин, Почшшшн, Подуров, Мясников, Кожевников, Толкачев, Горшков, Хлопуша — все те, с кем Пугачев начинал великое дело. Но движенце отнюдь не было разгромлена. С отрядом в пятьсот человек ушел он на Урал. «Третий император» не унывал. С нарочитой бодростью он говорил:

— Народу у меня, как песку, и я знаю, что чернь меня с радостью примет^{86}

.

Желающих вступить в армию «Петра Федоровича» и в самом деле было много. Не хватало только оружия.

7. Некоторые подробности казанского приключения

«В бессильной злобе Екатерина II приказала расправиться с семьей Пугачева, арестовать и отправить» жену и дачей его «в тюрьму в Казань». Такими вот доступными для разумения словами один очень Заслуженный деятель науки возбуждая недавно у впечатлительных читателей чувство святой ненависти к трижды проклятому самодержавию. Конечно, царизм был жесток, но истина-то дороже…^{87}

Имел Пугачев собственный дом в Зимовейской. Стоял он в саду «с огорожей» на самом берегу реки и был, похоже, не сталь уж и ветхим, коль решился расчетливый казак Еремей Евсеев купить его на своз. Не осталось у Софьи Дмитриевны ни кона, ни двора. Перебралась она в Есауловскую станицу, где доживала свой век старая мать ее непутевого мужа. Деньги скоро улетели как дым в трубу. И пошла она «по бедности между дворов бродить», чтобы подаянием милосердных людей прокормить голодных детей и больную свекровь. Смертельно уставшая женщина возвращалась поздно и забывалась в тревожном сне, чтобы с рассветом снова пойти по миру.