Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

Софья не верила своим ушам. Наглость Емельяна настолько ошеломила несчастную женщину, что она не решилась возражать.

— Дайте бабе телегу, посадите ее с сиротами и отвезите ко мне в лагерь, — распорядился «государь» в, хлестнув коня, поскакал в город^{92}.

Пугачев спешил организовать штурм кремля. Но время было упущено. Противник успев запереть ворота и завалить их бревнами. Перекрестный обстрел со стороны гос-тинного двора и монастыря не принес желаемого результата. Вскоре пожар подступил к стенам крепости и стал угрожать нападающим. Невыносимая жара и удушливый дым вынудили Пугачева отвести войска.

П. С. Потемкин — Г. А. Потемкину, 12 июля 1774 года:

«Я в жизнь мою так несчастлив не был… Если Михельсон не будет, то не уповаю долее семи дней продержаться, потому что с злодеем есть пушки, а крепость очень слаба. Мне остается одно средство — при крайности пулю в лоб, чтобы с честью умереть, как верному подданному Ее Величества… Повергните меня к ее священным стопам, которые я от сердца со слезами лобызаю. Бог видит, сколь ревностно и усердно ей служил. Прости, братец, если дойдет до крайности. Вспоминайте меня как самого преданного вам человека. Самое, главное несчастье, что на народ нельзя положишься»

^{93}.

Не продержался бы и семи дней. На народ действительно нельзя было положиться. Когда начался обстрел осажденных, загорелись деревянные постройки и крыша Спасского монастыря в самом кремле. Старые крепостные стены в любой момент могли рухнуть. Солдаты начали роптать, говорили, что небольшой гарнизон не в состоянии защитить себя и других и лучше уж сдаться, чем напрасно проливать кровь. Потемкин приказал повесить двух смутьянов и «тем устрашил всех и принудил к повиновению». Пугачевцы отошли. Наступила ночь, люди «не знали, что сулит им грядущий день, ежеминутно ожидали нападения, готовились к смерти».

На этот раз судьба оказалась благосклонной к Павлу Сергеевичу. Он не пустил себе пулю в лоб. И мы еще встретимся с ним на страницах этой книги, увидим его в окружении иных героев Земли Донской.

На Арском поле горели костры, и под жерлами пушек стояли на коленях пленники, ожидавшие решения своей участи. Явился Пугачев — гордый, торжественный, довольный собой. Неудача под стенами казанской крепости не сломила его воли, не испортила даже настроения: победа-то была крупной, самой внушительной за все десять месяцев войны. Перед ним пылал поверженный город, а ею жители с мольбой простирали к нему руки. «Государь» мог их казнить, но мог и помиловать. В тот вечер всех простил — да будет им известно, что он «действительно сам великий».

— Ступайте прочь, — сказал самозванец и пошел принимать подарки от депутации казанских татар.

Многолюдная стенающая толпа, мешая молитву со словами проклятия, поплелась туда, где еще утром стояла Казань и где у каждого был, какой ни есть, кров. Что делать? От кого ожидать помощи? Да и кому тогда было до них. Павел Потемкин — не Александр Бибиков. К нему даже архимандрит Платон Любарский не смел подступиться.

Начался пир победителей. Пугачев был щедр, вино распределял бочками. Он разъезжал по лагерю, благодарил соратников, поощрял метким народным словом «подданных». Все кричали «ура», славили «великого государя». Говор, шутки, песни, смех не смолкали до полуночи. Только артиллеристы не принимали участия в общем веселье, не смели нарушить «высочайший» приказ — быть готовым на случай тревоги. Она последовала скоро. На следующий день к Казани подошел отряд подполковника Михельсона численностью в восемьсот человек.

Не слишком силен был противник. Пятнадцатикратное численное превосходство над ним вселяло надежду на успех. Дважды бросал Пугачев в атаку своих бородатых рыцарей. «Злодеи наступали на меня с такою пушечною и ружейною стрельбою и с таким отчаянием, — доносил начальству Иван Михельсон, — коего только в лучших войсках найтить надеялся»^{94}.

Понятно: не похвалишь противника — преуменьшишь значение победы над ним. Но эта оценка была, по-видимому, достаточно объективной. Только вряд ли она может служить основанием для возведения Пугачева в степень военачальника, наделенного природой талантом полководца.