Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

— Что правда, то правда, не отопрусь я от вас. Только слушай, Дмитриевна, что я скажу тебе. Теперь пристали к нам наши казаки донские и хотят у меня служить. И коль случатся между ними знакомые, не называй меня Пугачевым; говори, что я знаком тебе и твоему мужу, которого в суде замучили до смерти за то, что укрывал меня в своем доме.

— Как я стану говорить это, не знаю, право.

— Так и сказывай, что ты жена Пугачева, да не говори, что моя. Ты видишь, что называюсь я ныне государем Петром Федоровичем, и все меня за такового почитают. Смотри же, Дмитриевна, исполняй, что велю, и я тебя не оставлю. А буде не то, не пеняй — своими руками голову срублю!

— Господь с тобой, Емельян, исполню, все, как есть, исполню.

— Не Емельян я, дура! — прохрипел «государь» и спешно вышел^{108}

.

Что и говорить, очень крут был нравом герой нашей истории.

5 августа Пугачев покинул свой лагерь у Петровска и двинулся на Саратов, захолустный городишко Астраханской губернии, в котором никак не могли придти к согласию три человека: полковник Иван Бошняк, статский советник Михаил Ладыженский и гвардии поручик Гавриил Державин. Каждый пыжился, упивался собственным превосходством, не хотел уступать. С назначением Петра Панина распри прекратились, но было поздно: укрепление так и осталось неподготовленным к отражению мятежников.

При первых же выстрелах жители Саратова стали перебегать на сторону Пугачева, сначала поодиночке, а потом толпами. Почти весь гарнизон покинул Бошняка и во главе с майором и прапорщиком с барабанным боем, церемониальным шагом двинулся в лагерь мятежников, надеясь увидеть «государя». И каково ж было разочарование, когда командиры «усмотрели неистовство и похабство в злодее», поняли, что перед ними «вор, разбойник и самозванец». И все-таки пришлось присягнуть все тем же нехитрым способом — перед образом в медных складнях^{109}.

«Жители без начальника и толпы без присмотра собирались, где хотели, — воспоминал обстановку того дня Державин, — нарядный был беспорядок!». Между прочим, тогда начинающий поэт внес немалый вклад, чтобы установить этот самый «нарядный беспорядок»^{110}.

Победители выпустили из тюрем арестантов, открыли винные погреба и предались неудержимому разгулу. Пьяные толпы метались по улицам, грабили, все ценное уносили на Соколову гору, где был разбит лагерь самозванца. Там было поставлено несколько виселиц, на которых вешали без разбору мужчин и женщин, купцов и бурлаков. Люди, желая избежать казни, шли к Пугачеву. Хмельные священники приводили к присяге всех желающих. Веселые цирюльники тут же стригли по-казацки в кружало

волосы годным на службу. Хлеб и соль в тот день выдавались бедноте безденежно — щедрый был «государь Петр Федорович».

Пугачев оставил Саратов. Он держал путь дальше на юг. Тащился за ним многотысячный крестьянский табор, ежедневно пополняясь за счет тех, кто поверил в «третьего императора». Людей было много. Все умели грабить. Никто не умел воевать. Да и как воевать голыми руками? Емельян Иванович понимал, что надо поднимать казаков. Вызвал секретаря, приказал написать и отправить донцам воззвание. Алексей Иванович Дубровский привычно справился с поручением.

«Вы уже довольно и обстоятельно знаете, что под скиптр и корону нашу почти уже вся Россия добропорядочным образом по своей прежней присяге склонилась. Сверх того, несколько донского и волжского войска оказывают к службе нашей ревность и усердие и получили себе свободную важность, нашу монаршую милость и награждение… Вы же ныне помрачены и ослеплены прельщением тех проклятого рода дворян, которые, не насытясь Россиею, и природные казачьи войска хотели разделить в крестьянство и истребить казачий род.

Мы, однако, надеемся, что вы, признав сказанные против нашей монаршей власти и своего государя противности и зверские стремления, которые вам всегда будут в погибель и повелителям вашим, придете в чувство покаяния, за что можете получить монаршее наше прощение и, сверх того, награждение, каково получили от нас склонившиеся верноподданные рабы»^{111}.

До чего же четко формулировал Алексей Иванович негладкие мысли своего повелителя!