Буря слов 3

Руте не нравилось. Руте совсем это не нравилось. Но ослушаться она не могла. Вот и ходила теперь тайными тропками, носила пироги в корзинке – гостинцы.

Старуха чёрной ведьмой была. Тёткой по отцовской линии. Так и узнала Рута, что мать не просто так лучшая из лучших, что помогает ей родня: то пучок трав, перевязанный пегой прядью, ведьма передаст, то вяленое крыло нетопыря… А в этом – сила. В этом – удача.

Так и поняла Рута, что за пироги таскала. Так и ужаснулась.

А потом пришёл Вольф.

***

На плечах его щетинилась волчья шкура. Волосы – лён. А в глазах – буря осенняя…

Вольф пришёл на исходе лета, как раз под осень. Увидел, что сдаётся комната.

Кинул небрежно мешочек с золотом и пошёл было…

Да замер на полушаге. Рот приоткрыл.

Ведь на лестнице – Рута.

Вот и познакомилась с охотником.

Рута забыла о ведьме и пирогах. О всех наставлениях позабыла. Как тут не позабудешь? Ведь видно же, ведь любят её! И она любит…

Не уследила мать. Не доглядела.

А Вольф рассказал Руте о ведьме.

Как много-много лет назад наслала она чуму на город его, как родных погубила… Как исчезла ветром в поле, а Вольф всю жизнь ищет её.

– Я знаю, она где-то здесь. До сих пор людей губит! Прячется в лесу, найти б только! – прорычал Вольф, ударив кулаком по столу.

И Рута тихонько ответила:

– Я помогу.

Вольф замер – и расплылся в неверящей улыбке.

***

…Всё случилось быстро. И всё вышло не так.

Первая пуля пронеслась мимо, вторая – угодила в сердце.

Захрипев, старая ведьма повалилась с крыльца. Но успела – успела! – вскинуть в странном жесте руку.

Руту швырнуло к дереву; Вольф будто поперхнулся, скорчился. Дрогнула меховая куртка.

– Воль… – всхлипнула Рута, потянувшись к нему.

И отдёрнула руку.

Куртка обратилась шкурой, ногти – когтями. Щёлкнули, как ножницы, зубы. Секунда, удар сердца – и волк, взвыв, бросился на добычу.

Рута бежала, роняя кровь. По лицу текли горючие слёзы. Скоро, скоро её догонят. Скоро убьют.

«Вольф, Вольф…»

Горячее дыхание за спиной.

А впереди – дровосеки.

…Рута не помнила, кто принёс её, перевязанную, домой. Не помнила, что отвечала кричащей матери.

Раны её горели огнём. В дрожащем кулаке был зажат клык волка.

А потом…

***

Рута ускользнула из дома в первое полнолуние. И во второе. И в третье.

Зуд гнал её прочь, в лес – туда, где дрожат полные крови зайцы, где мох мягко пружинит под лапами.

Рута пила кровь, ела сладкую плоть.

А как-то – убила первого человека.

На утро, прокравшись к себе, она рыдала, зажимая рот кулаком. Ненавидела себя, ведьму, мать – но не Вольфа. Только не Вольфа.

Клык лежал на дрожащей ладони. В утробе росло дитя.

Но ей не довелось взять его на руки.

***

Рута не позволила вытравить плод. Рута жадно ждала рождения. И в день, когда срок подошёл, она дала жизнь сыну.

– Где он? – спросила она, очнувшись на другое утро.

Мать вздохнула и спрятала глаза.

– Где он?! – закричала Рута.

– Мёртв, – помолчав, мрачно ответила мать.

– Лгунья!..

Мать ничего не ответила ей. Ни тогда, ни позже. Казалось, вся живость исчезла из неё после смерти ведьмы. Вся удача прахом пошла.

Лишь показала мать могилку сына.

– Это не он!.. – взревела Рута.

…Шрамы зудели. Теперь они зудели каждую ночь. И чем ближе полная луна – тем хуже.

Рута обращалась. Ненавидела мать и себя. Рута разрыла могилу, чтобы отыскать полусгнивший трупик.

– Это не он, не он! Ты меня обманула!..

Рута кричала на мать, словами убивая её.

И, в конце концов, убила.

***

Рута живёт одна пятнадцать лет. И медь в её волосах давно сплетена со сталью.

Шрамы зудят каждую ночь.

Рута царапает их обгрызенными ногтями и старается не смотреть в окно. Получается плохо: мертвенный свет всегда был сильнее. Притягивает, манит… чёртово лунное молоко. Сочится сквозь дряхлые ставни сукровицей, бередит воспоминания.

«Нет. Рано. Рано ещё!»

Рута терпит.

А после – выходит в ночь, чтобы бежать, пластаясь над землёй. И убивает, убивает, убивает…

Сегодня она забралась далеко. Так далеко, что видит огни чужой деревушки. И…

Что-то хрустит за спиной, Рута оборачивается прыжком. Застывает.

Осенняя буря в глазах. И медные, рыжие кудри.

Парнишка-охотник. Смотрит на волчицу.

И вскидывает к плечу ружьё.

Дитя неоновых грёз

Люси Доу давно не было так хреново.

Дождь, барабанящий в окно экспресса, казалось, шёл у неё внутри. Мимо, в ночи, проносились размытые цветные полосы; зудел шрам на шее, а людей, что весело трепались рядом, хотелось взять и разбить, как стекло.

Быть может, это ей сейчас и нужно: хорошая, душевная драка. Плевать на последствия. Надо выместить на ком-нибудь злость, выдавить из себя эту клятую меланхолию…

Искусственный глаз дрогнул. Веко поднялось, явив око, чьи радужка со зрачком походили на мини-витраж. Сомкнулись и разомкнулись стальные пальцы.

Тот? Другой? Этот?

А может быть, та?

Глаз оценил их. Сравнил лицевые образы с профилями страниц в Сети и отыскал всех попутчиков. Фиолетовые губы скривились. Боди-дизайнер, сити-фермер, эко-аналитик со стройплощадки… И в базе «Ада», доступной Люси, их нет. Никакого экс-военного или просто умелого бойца.

Рука сжалась в кулак. Неплохо бы заглянуть в «Ад». Когда Люси была там последний раз?