Буря слов 3

…Жизнь была куда страшнее самых страшных сказок. Жизнь, в которой отчим силой забирает весь заработок, вынуждая униженно просить денег, и срывает плохое настроение на тихой матери. Альберта сжимала зубы и приказывала себе терпеть. Но с каждым днём терпеть и не вмешиваться становилось всё труднее.

– Денег не дам. Нормальные у них ботинки, ещё походят, – заявил жирный Гэри, опрокидывая второй стакан.

Альберта побелела. Мать, стоявшая рядом, – тоже.

– Гэри, прошу тебя…

– Свяжи им носки. И нечего ныть!

– Но этого мало, – выдавила Альберта, сжимая дрожащие кулаки. – Дядя Гэри, мы не переживём зиму, если…

Гэри поморщился и махнул рукой.

– Переживёте. Вон сколько прожили и не подохли. Живучие, как крысы.

– Отдайте деньги! – не выдержав, завопил Филипп. – Это мамины, она заработала!

Альберта ощутила, что и она сейчас закричит. Подпрыгнет, вонзится ногтями в глаза ненавистного борова. Если сейчас он отбирает все деньги так, что приходится выпрашивать, что будет дальше? Пьёт в своё удовольствие, делает ставки на собачьих бегах… Маме нужен хороший муж, а им – хороший отчим!

За окном, задувая в каждую щель, засвистел ветер. Зима вступила в свои права, проснулась, напитанная силой.

– Гэри…

– Нет!

И тут случилось непредвиденное. Завизжав, маленький Филипп изо всех сил бросился на отчима, как боевой снаряд ударил в живот. Секунда – и вот он уже у порога, а в руках…

– Мой кошель! – взревел отчим. – Верни!..

Хлопнула дверь, пол тут же лизнула вьюга. Альберта не успела надеть пальто, она ничего не успела: опомнилась только на ночной улице, среди танцующих снежинок. Не было видно ни одного человека, но далеко впереди слышались крики отчима.

Альберта бежала, почти не чувствуя холода. Ужас полыхал внутри, как горящий дом.

«Мама. Филипп. Мама…»

Кажется, мама бежала за ней. Альберта на мгновение обернулась – не видать – но тут же забыла про неё, когда услышала:

– Стой, поганец!

Из белизны донёсся тонкий детский вскрик.

– Не трогай его! – закричала Альберта, и в горло вонзились тысячи снежинок, заставляя кашлять. – Не трог…

Зрение неожиданно прояснилось, в метели словно возник пустой коридор. Слева и справа бушевала снежная буря, но впереди, у закрытой на ночь лавки старьёвщика, было чётко видно две фигуры: маленькую и большую.

Ещё пощёчина, ещё вскрик и удар.

– Будешь знать, как воровать, подлая крыса!

– Не смей! – заорала Альберта, бросаясь на отчима.

Но не успела.

Потому что возле Гэри прямо из воздуха возникли две хрупкие девочки в платьях белее сливок. Их кожа мерцала, как снег в крепкий мороз, а волосы колыхались, точно заснеженная ива.

– Что такое? Кто…

Миг – и порыв ветра отшвырнул отчима прочь. Второй – и тело его стал покрывать иней. Румяные щёки стали фарфорово-белыми, каждую ресницу и остатки волос плотно укрыл снег. Гэри кричал, но кричал беззвучно. Движения его становились всё медленнее и медленнее.

А после – отчима не стало. Снежные сёстры синхронно наклонились, тронули его тонкими, как сахарные палочки, пальцами… И Гэри исчез, рассыпавшись снеговой крупой.

– Спасибо, – пискнул Филипп и заплакал.

– Спасибо… – еле слышно прошептала Альберта. В глазах её защипало.

«Что, Берти, теперь ты веришь в сказки?» – тотчас прозвучали в голове два мелодичных голоска. И Снежные сёстры улыбнулись, прежде чем исчезнуть.

– Альберта! Филипп!..

Мама, добежав, стиснула их в объятьях. Холода не было: вокруг семьи царило странное весеннее тепло. Шмыгнув носом, Филипп протянул матери кошель.

– А где… – начала было мать и запнулась.

– Его забрали Снежные сёстры, – просто ответила Альберта.

И очень чётко поняла: теперь у них всё будет хорошо.

Иногда чудеса всё-таки случаются.

Логово мёртвых пташек

…Его руки больше не пахли корицей и молоком: тяжкая, густая вонь поднималась от кожи, испачканной серым и красным. Раны саднили, кровила прикушенная щека… Сердце билось, трепеща полудохлой малиновкой.

– Чик-чирик. Где же ты, птичка?

Шушуканье. Грубый хохот из-за угла.

Эрик помнил, как алчно гадёныши ели те эклеры. Хрюкая, хихикая, сопя… Помнил, как дорогой шоколад раскрасил глумливые рожи.

Им было мало. Всегда мало.

– Чик-чири-и-ик!

Близко. А бежать-то некуда.

Эрик зажмурился, стиснув хлипкие руки. Пальцы – тонкие, как сахарные палочки, – предательски дрожали. Те самые пальцы, что могли вылепить из мастики самую прекрасную, живую розочку; нарисовать заварным кремом чудный узор. Но не могли они, слабые, ни держать меч, ни сомкнуться тяжёлым, как булава, кулаком.

Эрик был слаб. Всего лишь мальчишка-кондитер.

Шорох в углу Птичника. Хруст костей под ногами.

Эрик покрепче сцепил зубы.

«Только не плачь! Нельзя!»

Ведь слёзы злили их больше. Так же, как и мать, что лишь морщила нос при виде избитого мальца. Конечно, это вам не Халли – старший сын, могучий мясник с Красной улицы. Это не Дензел – средний, наёмник богатых господ.

Всего лишь Эрик, младший. Младший помощник кондитера на кухне их Короля, один из многих таких же мальчишек. Мать терпела, покуда он приносил в дом золото, но не могла – и не хотела – убрать из взгляда презрение: «Никогда мужиком не станешь. Сопля! Весь в отца!»