Буря слов 3

Домоседка Виола, книжный червь, никогда не желала странствий. Мир, что розой ветров раскинулся за стенами её коттеджа, пугал её – и в юности, и теперь. Виола никогда не поступала опрометчиво: не красила волосы в ультра-кислотный цвет, не целовалась с плохими парнями и никогда – никогда! – не встречала на крыше рассвет.

Ви же…

Ви была другой. В её глазах всегда искрилось неуёмное любопытство. Всё-то ей дай, да покажи, да расскажи. Ви гордо носила кличку «Ведьма» и воронье гнездо волос. Одевалась в рокерские шмотки и любила чёрную помаду. Ви первой покинула отчий дом: унеслась в восемнадцать, как быстрокрылый стриж, – только её и видели. А затем вернулась в дождь. Первый раз. И второй. А после сделала это привычкой.

Приходя в гости, Ви бралась красить и одевать сестру: «Ну хоть ради меня ты можешь принарядиться?!» Виола подчинялась. Пропускала мимо ушей брюзжание Ви: мол, когда же ты выйдешь из норы? А пошли туда, а побежали туда, а поехали…

Виола мотала головой и сама начинала спрашивать. Поворчав, сестра наконец расплывалась в улыбке и бралась рассказывать. Где была, что видела, с кем работала на фрилансе… Виола улыбалась, мысленно переносясь в сестрины странствия. Как всё легко и хорошо, когда сидишь в комфорте, утопая в плюше старого кресла, слушаешь свой-чужой голос, представляешь путешествия… Это было куда лучше книг.

Правда, заканчивалось всегда одинаково.

«Что ты делаешь здесь? Бери свой хоум-офис, поехали!»

«Нет».

«Почему, глупая? До сих пор боишься?»

Виола теряла улыбку и глотала чай. Душистая струйка сбегала по подбородку.

«Родителей нет, друзей нет, живёшь тут одна… Поехали. Ну?»

Ви протягивала руку в перчатке.

«В другой раз… обязательно», – звучал тихий ответ, и наступало молчание. Ви угрюмо смотрела на сестру, а затем вздыхала: «Добро. Твоя взяла».

Она не могла заставлять её. Считала, что не имеет права. Ведь это было её, только её добровольное заточение.

А потом Ви не приехала.

Виола месяц обрывала телефоны волонтёров и полиции. Заламывала руки, плакала и металась от стены к стене. Сестра пропала бесследно.

Казалось, всё бесполезно.

«Где же ты?»

«Ну что, выйдешь из норы? Только ты отыщешь меня…»

Всхлипнув, Виола приподнялась на постели.

Что, если это специально? Что, если шутка?

В сердце пребольно кольнуло.

«Нет».

Связь их была слабой. Но с Ви явно случилась беда. Ви не могла так с ней поступить.

«Найди меня… Найди».

Виола зажмурилась. Затем встала – и медленно, сомнамбулой, прошла от кровати к окну, а затем обратно. Пальцы её дрогнули…

И потянулись к сумке.

***

…Виола стояла перед выходом и дрожала, как в лихорадке. Что она делает? Зачем?

Быть может, Ви просто опоздала. Быть может, всё это – розыгрыш, и Ви выскочит из-за угла, как только она выйдет за порог.

«Плевать. Лишь бы нашлась. Лишь бы была живой».

Виола помедлила, распахнув дверь…

А потом шагнула.

Бонбоньерка с прахом

– Чё вылупился, возгря? Пшёл отседова! – сплюнув табачную струю, рявкнул мордатый извозчик и замахнулся кнутом.

Ловко отскочив, Мишка насмешливо оскалил зубы:

– Эк ты суров, дяденька! А копеечку? Сироте на кофей да пряничек?

А потом лихо подмигнул франту, что явно шёл к ваньке.

– Ужо я тебя! – вконец побагровел извозчик, когда франт, завидев на пути оборвыша, конечно, повернул обратно. – Пшёл, говорю!

Мишка нагло подбоченился. И, плюнув, весело спел:

– Не уважил сироту – так гори, жадо́б, в аду!

– Ах ты, сукин…

Веселье вмиг обернулось злостью.

– Чтобы черти наказали, всю мотню те оторвали! Чтоб имели в хвост и в гриву, как жеребчик наш кобылу!.. – скороговоркой выкрикнул Мишка и рванул с места.

Вслед ему понеслась площадная брань.

Добежав до рынка, Мишка крысой шмыгнул в неприметный переулок и, наконец, перевёл дух. В брюхе урчало, в боку – кололо, но хуже всего была застарелая, неутихающая злость: Мишка сатанел, когда кто-то хоть словом, хоть делом пытался задеть его мамку. Особенно теперь, когда она померла, оставив его одного.

«Не одного. Анжелка вон есть. Волчок», – попытался подбодрить себя Мишка, однако тут же скривился. Плохонькое это было, бодренье-то. Анжелка – тётка, оно, конечно, хорошая, сердобольная. Ну и что, что гулящая, зато сердце какое! Брульянт!

Мамка-покойница с дурными людьми не нюхалась, нет. Вот и Анжелка, погодка её, бывало, им помогала: то советом, то денюжкой, а то и вкусным харчишком. Иногда и ночевать пускала, если с хахалем каким не валялась; Мишку звала «сыночком» да «Мишуткой», чем не радость?

Да только Анжелка, как и мамка, не вечная. А с её-то промыслом…

Мишка вздохнул. Шмыгнул носом, утёрся рукавом и, оглядевшись, тихонько, по-особому, свистнул. Мимо переулка прошла бабища со связкой баранок на шее, вдалеке драчливо загомонили гусаки, взлетел к небу хриплый глас обкраденного купчины. Но нет его, нет знакомого пыхтения, стука крепких когтей на четырёх лапах. Никто не прибежал, чтобы, подпрыгнув, обдать запахом грязной псины и со смаком вылизать Мишкино лицо.

Волчок, что пропал седмицу назад, не вернулся.

«Вернётся, – твёрдо подумал Мишка. – Чай не впервой пропадает».

Не впервой, святая правда. Но чтобы так надолго?