Бусидо. Кодекс чести самурая

Выслушаем покойного Кацу Кайею[162], жившего в один из самых беспокойных периодов нашей истории, когда покушения, самоубийства и прочие кровавые обычаи были еще в порядке вещей. Наделенный в определенный период почти диктаторскими полномочиями, он неоднократно подвергался нападениям наемных убийц, но ни разу не запятнал свой меч кровью. Делясь воспоминаниями с другом, он говорит в несколько необычной, присущей ему простецкой манере: «Ненавижу убивать людей, и потому в жизни ни одного не убил. Я освобождал тех, кому следовало отрубить голову. Однажды один друг мне сказал: «Ты слишком мало убиваешь. Ты что, не ешь перец и баклажаны?» Что ж, каждому свое! Но, видишь ли, этот малый сам был убит. А я уцелел, возможно, как раз из-за моего из-за отвращения к убийству. Я велел так плотно прикрепить рукоять меча к ножнам, чтобы его трудно было вынуть. Я твердо решил, пусть ранят меня, но сам я ранить не стану. Да, да! Некоторые люди воистину подобны москитам и блохам, и они кусают, но к чему сводятся их укусы? Почешется, да и все, для жизни неопасно». Это слова человека, чья подготовка в рамках бусидо прошла испытание в яростном горниле сражений и побед. Существует популярная нравоучительная сентенция – «быть побежденным значит победить», что означает, что истинное завоевание заключается в том, чтобы не противостоять необузданному врагу, а пословица – «лучшая победа та, что приобретена без кровопролития» – и прочие ей подобные показывают, что в конечном итоге высшим идеалом рыцарства был мир.

Как жаль, что проповедовать этот высокий идеал было предоставлено исключительно монахам и моралистам, а самураи тем временем продолжали упражняться с оружием и восхвалять воинские подвиги. В этом они заходили так далеко, что сам идеал женственности бусидо приобрел черты амазонок. Здесь будет небесполезно посвятить несколько абзацев вопросам воспитания и положения женщин.

XVI

Воспитание и положение женщин

Прекрасную половину человечества иногда называют коллекцией парадоксов, потому что интуитивный образ мысли женщины находится вне понимания мужского «арифметического» разума. Китайский иероглиф, обозначающий «таинственное», «непознанное», состоит из двух частей, одна из которых означает «молодость», а другая – «женщина», потому что физическое очарование и утонченность мыслей слабого пола не поддаются объяснению грубого мужского ума.

Однако в идеале женщины согласно бусидо мало таинственности, а парадокс – лишь кажущийся. Выше я назвал его амазонским, но это лишь половина правды. Идеографически китайский язык передает понятие «жена» в виде женщины, которая держит в руке метлу – очевидно, чтобы атаковать или обороняться ею от своего супруга, и не для колдовства, но для самого безобидного дела, для которого и была изобретена метла. За этим мысль стоит непритязательная мысль, как за происхождением английских слов wife (жена) от weaver (ткачиха) и daughter (дочь) от duhitar (доильщица). Хотя, согласно бусидо, сфера деятельности женщины не ограничивалась «кухней, церковью и детьми», как предписывает нынешний германский императора[163]

, все же идеальная женщина бусидо проводила свою жизнь преимущественно в стенах дома. Это кажущееся противоречие – между домашностью и чертами амазонки, – как мы увидим ниже, ничуть не расходится с кодексом японского рыцарства.

Будучи учением, преимущественно обращенным к сильному полу, бусидо восхваляло в женщине добродетели по сути своей определенно не женские. Винкельманн[164] замечает, что «идеал красоты в греческом искусстве скорее мужской, чем женский», а Лекки прибавляет, что это справедливо не только в отношении искусства греков, но и в отношении господствующей у них морали. Сходным образом бусидо превыше всего восхваляло женщин, «освободившихся от слабостей своего пола и проявлявших героическую твердость, достойную самых сильных и храбрых мужчин»[165]

. Поэтому молодые девушки учились подавлять свои чувства, закалять свой характер, обращаться с оружием, особенно с нагинатой – холодным оружием с длинной рукоятью и изогнутым односторонним клинком[166], наподобие европейской глефы[167], чтобы суметь постоять за себя при неожиданном нападении. Однако подобные упражнения в боевом искусстве не преследовали цели подготовить женщину к использованию его на поле боя, эта цель была имела двойной – личный и домашний – характер. Не имея сюзерена, женщина сама себе была телохранительницей. Оружием она охраняла свою личную неприкосновенность с таким же рвением, с каким ее муж охранял неприкосновенность господина. Домашнее применение ее воинская подготовка находила, как мы увидим ниже, в воспитании сыновей.