Бусидо. Кодекс чести самурая

Тевтонские народы начали свое племенное существование с благоговения перед прекрасным полом (хотя в Германии оно совершенно сходит на нет!), а американцы создавали свое общество при отчаянной нехватке женщин[176] и, боюсь, что теперь, когда их число увеличилось, они быстро теряют тот престиж, которым пользовались их матери-колонистки. Уважение мужчины к женщине в западной цивилизации стало главным мерилом нравственности. Но в военной этике бусидо главный водораздел между хорошим и дурным проходил в другой сфере. Ею выступали узы долга, приковывавших мужчину к его бессмертной душе, а затем – к другим душам, состоявшим с ним в пяти отношениях, о которых я упоминал в начале книги. Из этих пяти отношений мы представили на рассмотрение читателя верность, то есть отношения между вассалом и господином. Остальных я коснулся лишь мимоходом, когда представлялся случай, поскольку они нетипичны для бусидо. Будучи основаны на естественном чувстве любви, они могут быть общими для всего человечества, хотя в некоторых частностях могли проявляться острее, за счет правил, которые внедряло учение бусидо. В этой связи мне на ум приходит особая нежность и сила дружбы между двумя мужчинами, в которой к узам братства часто примешивалась романтическая привязанность, безусловно усиленная разделением полов в юности, – разделением, которое отказывало любви в естественной отдушине, открытой для нее в западном рыцарстве или свободном общении полов в англосаксонских странах. Я мог бы заполнить немало страниц рассказами о японских Дамоне и Пифиасе, Ахилле и Патрокле[177]

или поведать языком бусидо об узах, столь же нежных, какие связывали Давида и Ионафана[178].

Неудивительно, что специфические добродетели и доктрины кодекса бусидо со временем вышли за пределы исключительно военного сословия, и далее нам следует перейти к рассмотрению того, как бусидо влияло на народ в целом.

XVII

Влияние бусидо

До сих пор мы рассмотрели лишь немногие из самых высоких вершин, поднимающихся над грядой рыцарских добродетелей, которые сами по себе гораздо возвышенней общего уровня жизни нашего народа. Как восходящее солнце сначала окрашивает в розоватые тона горные пики и лишь затем понемногу льет свои лучи в лежащую внизу долину, так и этическая система, поначалу просвещавшая только воинское сословие, с течением времени нашла себе последователей среди широких масс. Демократия избирает своим вождем прирожденного правителя, а аристократия вселяет в народ царственный дух. Добродетели не менее заразительны, чем пороки. «Достаточно в обществе одного мудреца, как уже все мудры, так быстро распространяется зараза», – говорит Эмерсон. Ни социальное расслоение, ни кастовая обособленность не могут противостоять проникновению нравственного влияния.

Можно пространно и долго рассуждать о триумфальном шествии англосаксонских свобод, они лишь изредка получали импульс от народных масс.

Разве свобода не была уделом сквайров и джентльменов? Как верно заметил Тэн: «Эти три слога английского слова [liberty] суммируют историю английского общества». Демократия может уверенно возражать ему и отмахнуться от вопроса, словами: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, где был джентльмен?» Ах, как жаль, что не было в Эдеме джентльмена! Нашим прародителям его очень не хватало, и они дорого заплатили за его отсутствие. Если бы с ними был джентльмен, он бы не только устроил райский сад с большим вкусом, но и научил бы их без того горького опыта, что непослушание Иегове является неверностью и бесчестьем, предательством и бунтом.

Тем, чем стала Япония сегодня, она обязана самураям. Самураи были не только цветом нации, но и ее корнем, носителями всех благословенных даров Неба. Хотя в социальном плане самураи были очень далеки от народа, они установили для него высокий нравственный стандарт и служили для него примером. Я признаю, что бусидо имело свои эзотерическое и экзотерическое учения, первое было эвдемоническим, то есть ищущим блага и счастья для всех людей; второе – аретическим, то есть подчеркивающим необходимость добродетели ради самой добродетели.

Во время расцвета рыцарства в Европе представители этого сословия в численном плане составляли лишь небольшую часть населения, но, как говорит Эмерсон, «в английской литературе половина всех пьес и все романы от сэра Филипа Сидни до сэра Вальтера Скотта рисуют эту фигуру» (джентльмена или дворянина). Если бы вместо Сидни и Скотта писали Тикамацу[179] и Бакин, получились бы, в сущности, основные черты и темы японской литературы.