Человек из Назарета

– Ваш царь – страшный грешник! Женщина же, которую он называет своей женой, погрязла в прелюбодеянии. И всякий, кто откажется осудить эту греховную пару, сам будет объявлен грешником!

Солдаты хотели было схватить Иоанна и препроводить его в тюрьму, но Ирод остановил их и, ухмыльнувшись, сказал:

– Все, что ты говоришь, очень интересно! Но вряд ли такие речи уместны во время столь радостного события. Нет, нет, капитан! Отпустите его! Мы будем милосердны в день нашего бракосочетания.

И Иоанна отпустили. Он размашисто зашагал сквозь расступающуюся толпу, не переставая кричать:

– Грех! Страшный грех!

Но люди, которые просто не желали слышать о чем-то неприятном в столь радостный день (более того, напоминание о кровосмешении придавало некую греховную остроту событию бракосочетания, отчего дым факелов, поднимающийся к небесам, многим казался более пряным, чем на самом деле), толкали несущегося на них Иоанна, щипали его, смеялись в лицо. Но были и те, кто не участвовал в общем веселье, кто сурово смотрел на яркую сцену разврата, но они, в отличие от Иоанна, молчали – видимо, из скромности. Лишь один, ухватив Иоанна за руку, спросил пророка:

– Скажи, только быстро: если монарх живет в грехе, имеет ли он право управлять народом?

– Если ты хочешь, чтобы я что-то сказал о политике, ты будешь разочарован. Я борюсь с грехом, и если вижу грешника, призываю его покаяться – и не больше того!

– Но разве ты не тот, о ком сказано, что он прогонит чужеземца с престола и объединит нас под крылом Господа нашего?

– Я – не он. Я лишь предтеча, недостойный его славы и величия. А вам я говорю: очиститесь от греха! Покайтесь! Пусть омоют вас воды новой жизни! Креститесь именем грядущего спасителя.

– Нет, ты тот, кого мы ждем. Мы понимаем, тебе приходится скрываться. Но скажи: когда придет время собирать урожай?

– Ты говоришь загадками. Пропусти меня.

На берегу Иордана, как легко можно представить, собрались несметные толпы. Во дворце Ирода Антипатра, что вообразить не менее легко, царица Иродиада весь оставшийся день рвала и метала, восклицая:

– Это измена! Государственное преступление!

– Согласен, моя дорогая, – проговорил Ирод, возлежащий, без обуви, на длинном ложе, весь в мягких подушках. Рядом, держа наготове поднос со сластями, стояла служанка-эфиопка. – Пусть это будет называться государственной изменой, если говорить правду – это изменять государству и царю. Но какое чудесное ожерелье у нашей маленькой Саломеи! А какая прелестная шейка!

Саломея же, не по годам развитая маленькая кокетка двенадцати с половиной лет, все еще в праздничных нарядах, с плечами цвета свежего меда и кожей, кажущейся такой теплой от сияния изумрудного ожерелья, сидела у ног тетрарха (а ноги болели все меньше и меньше) и думала о своей мамаше как о страшной зануде, а о приемном отце – как об очаровательном душке, чьи изысканные комплименты заставляли ее чувствовать себя настоящей женщиной.

– Это государственная измена! – не унималась Иродиада. – Я требую его ареста.

– Требуешь? Это сильное слово, любовь моя. Но давай рассмотрим это дельце спокойно, как и подобает царствующим особам. Ведь ты, маленькая царевна… – Он обратился к Саломее: – … ты, маленькая царевна, наверняка считаешь, что во всем можно разобраться спокойно, так? Именно так ты и считаешь, наша сладкая птичка.

И, вновь взглянув на Иродиаду, Ирод продолжил:

– Сегодня, моя царица, мы участвовали в церемонии, на которой произнесли некие торжественные обещания. Любить друг друга, заботиться друг о друге, даровать друг другу то, что эвфемистически именуют телесными радостями, и так далее.

– Саломея! – обернулась к дочери Иродиада. – Выйди. Иди покорми павлинов.

– Ты считаешь, она слишком юна, чтобы понимать суть священных обрядов? Знать о том, что во время таинства бракосочетания говорят друг другу муж и жена? Ты не права! Мне кажется, царевна обязана знать и понимать действительно существенные, важные вещи – независимо от возраста.

– Выйди, Саломея!

– Но мама!

– Выйди, дитя мое!

Дитя надулось, нехотя встало с подушек и медленно пошло, дерзко покачивая бедрами, обтянутыми сияющим шелком.

– Очаровательна! Очаровательна! – проговорил Антипатр с ленивой улыбкой на устах. После этого он обратился к своей невесте: – Как я понимаю, брак со мной тебе нужен совсем не для того, чтобы радовать свою плоть.

– Существуют не только удовольствия, но и обязанности.

– Но если мы будем думать об обязанностях, а не удовольствиях, наш брак станет пустой формальностью, фантомом, туманом. Забавно: мне говорят, что я великий грешник, хотя грехом-то здесь и близко не пахнет.

– Ты глуп, – сказала Иродиада. – Вместо того чтобы открыть глаза на реальные проблемы своего правления, ты озабочен всевозможными мистическими глупостями – самим… самим нарушителем спокойствия.

– Может быть, это у меня в крови, моя драгоценная. Истинная реальность, которая лежит по ту сторону ее грубого воплощения, – вот что меня всегда интересовало.