Человек из Назарета

– Да, что-то в этом есть! Может, он и преувеличивает, но, конечно, что-то тут кроется! – Молодой человек с вьющимися волосами широко улыбался.

– Конечно, есть! – воскликнул Иисус. – И не кое-что, а все! Все, что нужно человеку и людям, с которыми он живет бок о бок. Важно не то, что мир видит и о чем он судит. Важно то, что внутри. И ад, и суд – все в сердце человеческом, равно как и в Царствии Небесном, ибо и любовь, и ненависть несем мы в сердце своем.

Дождавшись, когда утихнет гул одобрения, Иисус продолжил:

– А теперь возьмем иную заповедь: не прелюбодействуй! Что следует из нее?

Как легко предположить, слова Иисуса вызвали ухмылки и смешки – заповедь выполнялась не слишком легко, да и говорить о ней вслух было непросто. Даже по лицу Андрея пробежала легкая смущенная улыбка. Человек средних лет с большим, хотя и красиво сформированным ртом сказал:

– Если идти твоей дорожкой, то из этой заповеди следует: коли ты чувствуешь страсть беззаконную к жене ближнего своего, ты уже совершаешь прелюбодеяние в сердце своем. Ну а если ты видишь красивую женщину на улице? Страсть может тобою овладеть, верно? Ведь именно такими создал нас Господь. Но ведь мы же не знаем, замужем эта женщина или нет! То есть совершенно естественное чувство ты объявляешь грехом. Конечно, страсть может принести вред, но только тогда, когда ты ей подчиняешься и делаешь что-то дурное. Но не сама по себе. Так что ты говоришь чепуху.

Иисус дружелюбно улыбался. Андрей и Филипп смотрели на него и удивлялись: если бы здесь был Иоанн, он бы разразился по-настоящему гневной отповедью по адресу тех, кто оправдывает грех. Но Иисус не таков!

– Да, – наконец сказал он. – Мы можем восхищаться женщиной, можем ощутить первые признаки приближающейся страсти, но будет несправедливо по отношению к нашим женам, если мы дадим ей волю, будем думать о ней, пестовать. А вы все еще не поняли общее направление моей мысли. Грех – не в физическом действии; грех – здесь!

И Иисус несколько раз ударил себя в грудь увесистым кулаком.

И тогда в дискуссию вновь вступил маленький жилистый человечек.

– Послушай, учитель! Но ведь удовольствие – не в том, что мы думаем о грехе, а в том, что мы грешим. А поскольку мысль о грехе столь же греховна, сколь греховен сам грех, я бы предпочел все-таки грешить, а не просто думать. По крайней мере, получу удовольствие!

Все засмеялись, Иисус же проговорил:

– Грех – не в удовольствии, хотя желание получить таковое, конечно, ведет к греху…

И тут у самых дверей синагоги раздался громкий хриплый голос:

– Уходи, Иисус! Оставь нас, ты нам не нужен!

Человек лет шестидесяти, почти полностью голый, весь в шрамах, с лоскутами кожи, свисающими с изуродованного тела, вполз в синагогу на коленях. Увидев Иисуса, он отпрянул, словно зверь при виде опасности. Многие из тех, кто собрался в синагоге, знали этого человека. Некоторые побледнели и поторопились покинуть храм, остальные прижались к стенам. У Иисуса по губам скользнула улыбка – он, похоже, узнал вползшего, хотя особой радости это ему не доставило.

– Мы знаем тебя, Иисус. Все знаем, все, кто здесь собрался. Раччаба голафох, сын бога-мясника, отправляйся к своим деревяшкам и оставь нас!

– Тихо! Замолчи! – воскликнул Иисус.

– Ублюдок! Достань свой длинный меч и вели его отсечь!

– Молчать! – поднял голос Иисус. – Я приказываю вам, нечистые духи преисподней – оставьте этого человека! Оставьте его!

Странные слова вырывались изо рта бесноватого, и казалось, что его рот состоит из множества ртов, искаженных идиотским весельем:

– Домуз чирос чанзин часирнгуруве…

И тут он стал биться в конвульсиях, припадая и подпрыгивая, отчего те люди, что стояли у стен, прижались к ним еще плотнее, словно хотели спрятаться внутри. Послышался протяжный стон и громкий треск – словно кто-то выпустил густое облако кишечных газов.

– Там есть дерево, снаружи, – сказал Иисус духам, покидающим тело бесноватого – спокойно, словно для него это было обычным делом. – Свейте себе там гнездышко.

И повернувшись к людям, которые склонились над телом старика, теперь мирно храпящего, проговорил:

– А его отнесите домой, в постель. К закату с ним будет все в порядке.

Затем, когда излеченного вынесли из синагоги, Иисус вновь вернулся к своим рассуждениям, словно ничего не произошло, хотя всем и показалось, что к теме прелюбодеяния он охладел.