Челтенхэм

В палатке у Глостера собрался весь городской магистрат – в высоких черных шапках с золотыми пряжками. Шестеро стариков настороженно уставились на мрачного регента. Глостерский оперный бас звучал как обычно – предельно сдержанно и практически без интонаций, лишь с едва заметным подвывом в конце фразы.

– В вашем городе живут разные люди. Наверное, есть хорошие и плохие. Но меня это не интересует. Мне нужны ваши мосты и понтоны. У нас война, и мне надо переправиться на тот берег. Вы не очень меня любите. Вы любите ваши права и вольности. Ну да. Вольный город Лидс. Я предлагаю вам вот что. Предлагаю сам.

Ричард взял со стола состряпанную Роджером грамоту – безупречный шедевр каллиграфии с цветными заглавными буквицами в витиеватых рамках.

– Тут ваши права и вольности, свобода от налогов и пошлин на десять лет, въезд-выезд и все такое прочее.

– А право чеканить монету? – заинтересовался один из старичков, быстро уловив, куда клонит герцог.

– Не дам! – цыкнул на него Глостер. – Только лицензию. Скидка оговаривается. А сейчас мне нужен бернисдельский берег. Можете сказать «нет». Воевать с вами я не стану. Уйду и переправлюсь где-нибудь еще. Но потом я вернусь. Со всей армией и стенобитными орудиями. Вы меня знаете, суконщики, у меня есть поддержка с воздуха. И никакого города Лидса не будет. Вольного, невольного, с плохими или хорошими людьми, с детьми и взрослыми… не будет ничего. Камня на камне. Я построю здесь другой город. Без вас. Даю на размышление два часа. Потом сворачиваюсь и ухожу. Переговоров больше не будет. Да, еще мне нужен провиант – еды, сколько сможете. Решайте.

– Где гарантия, – заговорил убеленный сединами глава магистрата, – что ваша армия, сэр, не разорит города?

Тут Ричард, надо заметить, прибавил краски в голосе.

– Я тебя помню, суконщик. Ты Иероним. Недавно женился… Ты забыл, с кем разговариваешь? Вы, самодовольные сепаратисты, обманывал я вас хоть когда-нибудь? Гарантии, братец Иероним, будут такие: я не стану заходить в город, а проведу войска по вашим настилам и причалам, гарантируйте себя сами – выведите на стены ополченцев, разогрейте бочки со смолой, зажгите фитили, смотрите во все глаза на мою армию, да не пропустите чего… – Герцог заговорил уже вполне нормальным голосом, и от нижних нот из его глотки у всех присутствующих завибрировали внутренности. – Я сказал свое слово, а вы решайте как хотите, у вас уже меньше двух часов.

Старейшины переглянулись, и Иероним поднялся.

– Ваше высочество, нам не нужно двух часов, чтобы принять решение. Мы берем вашу грамоту, разворачиваем для вас мосты и поставляем провиант в необходимом количестве. Еще я прошу, чтобы его величество король Эдуард был крестным отцом моего сына.

– Принципы не позволяют королю посещать город Лидс, – проворчал Глостер. – Я сам приеду и окрещу. Это тебя устроит?

Так город Лидс совершил государственную измену и перешел на сторону мятежного регента. После Шрусберийской битвы решением горожан главы магистрата получили свои посты пожизненно, ну а Ричард стал крестным отцом – хотя родилась девочка. Назвали Камиллой.

* * *

Битва при Шрусбери, несмотря на всю свою значимость и эпохальность, никакого военно-исторического интереса не представляет. Не было там ни засадных полков, ни ошеломительных фланговых обходов и охватов – единственная курьезная деталь заключалась в том, что конфедерация, то есть южане, атаковали с севера, а северяне – с юга. Войска и той и другой стороны были выстроены в три стандартные линии, которые последовательно и были введены в бой. На заснеженной кочковатой пустоши Глостер занял едва приметную возвышенность пологой гряды, где и находилась деревенька, принадлежавшая графу Шрусбери (теперь это место высокопарно именуют «Шрусберийским холмом»), Морхольд выстроил свои силы перед Помфретским лесом, никак, кстати, выгоды этой позиции не использовав. Над полем висела туманная дымка, неуверенно поделенная на верхнюю и нижнюю половину смутной полоской темного леса, из снега там и сям торчала поседевшая щетина трав и вмерзшие в лед камыши по руслам ручьев, отмеченных зарослями низкого кустарника; снег языками забирался на стволы редких деревьев.