Чёрный обелиск

— Я знал это с самого начала, — говорит он мне. — Просто хотел посмотреть, как вы мне будете дурить голову. Аристократки не живут по соседству с маленькими похоронными конторами, да еще в таких домах!

— Это просто удивительное заблуждение для такого бывалого светского льва, как вы, — отвечаю я. — Аристократки как раз теперь именно так и живут. Об этом позаботилась инфляция. С дворцами покончено, господин Ризенфельд. А те, у кого они еще остались, сдают в них комнаты. Унаследованные денежки их растаяли, как туман. Королевские высочества квартируют в меблированных комнатах, полковники, еще недавно расхаживавшие с саблей на боку, теперь, скрежеща зубами, осваивают профессию страхового агента, графини...

— Достаточно! — прерывает меня Ризенфельд. — А то я сейчас заплачу от жалости! Дальнейшие объяснения излишни. В этой истории с фрау Ватцек мне все было ясно с самого начала. Просто интересно было понаблюдать за вашими жалкими попытками обдурить меня.

Он не сводит глаз с Лизы, которая танцует с Георгом фокстрот. Я предусмотрительно не напоминаю оденвальдскому казанове о том, что он «классифицировал» Лизу как француженку с «грацией пантеры»: это привело бы к немедленному разрыву наших отношений, а нам срочно нужен гранит.

— Кстати, это ничего не меняет, — примирительно заявляет он. — Наоборот — ставки повышаются! Какая порода! Вся ее прелесть — в ее народной простоте! Вы посмотрите, как она танцует! Это же... это же просто...

— Грация пантеры, — подсказываю я.

Ризенфельд подозрительно косится на меня.

— Иногда, похоже, и у вас бывают проблески понимания женской красоты, — сердито бурчит он.

— Я рад, что хоть чему-нибудь у вас научился!

Он, явно польщенный, поднимает бокал в мою сторону, не чувствуя сарказма.

— Меня интересует одна вещь, господин Ризенфельд, — говорю я. — Мне почему-то кажется, что дома, в Оденвальде, вы — добропорядочный гражданин и образцовый семьянин. Вы ведь нам как-то показывали фотографии трех своих детей и утопающего в розах домика, для украшения стен которого вы из принципа не употребили ни кусочка гранита, что я, как несостоявшийся поэт, высоко оценил. Почему же вы у нас сразу же превращаетесь в короля ночных клубов?

— Чтобы с бо́льшим удовольствием быть дома добропорядочным гражданином и образцовым семьянином, — не раздумывая, отвечает Ризенфельд.

— Уважительная причина. Но зачем же для этого так далеко уезжать?

Ризенфельд ухмыляется.

— Это мой демон. Двойственная натура человека. Небось, никогда не слышали о таком?

— Я? Да я сам — характернейший пример данного явления!

Ризенфельд смеется, почти так же оскорбительно, как Вернике утром.

— Вы?

— Это существует и в более духовной плоскости, — поясняю я.

Ризенфельд делает глоток и вздыхает.

— Действительность и фантазия! Вечная охота, вечная раздвоенность! Или... — с иронией прибавляет он, словно вспомнив что-то, — в вашем случае, я имею в виду, если мы имеем дело с поэтом, — конечно же, тоска и удовлетворение, Бог и плоть, Космос и отхожее место...

К счастью, опять грянули трубы. Георг с Лизой возвращаются к столику. Лиза сегодня облачена в крепдешиновое платье абрикосового цвета. Когда Ризенфельду была наконец открыта тайна ее плебейского происхождения, он — в качестве епитимии за наше шельмовство — потребовал, чтобы мы все сегодня были его гостями в «Красной мельнице».

— Сударыня, позвольте пригласить вас на танго! — говорит он, отвесив галантный поклон.

Лиза на голову выше его, и мы мысленно потираем руки, в предвкушении веселого аттракциона. Но, к нашему изумлению, гранитный король оказывается выдающимся мастером танго. Причем владеет не только аргентинским, но и бразильским и, вероятно, еще несколькими вариантами этого танца. Он, как искусный фигурист, выписывает с ошеломленной Лизой пируэты по всей танцевальной площадке.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я Георга. — Не расстраивайся. Маммона против чувств! Я пару дней назад тоже получил несколько уроков на эту тему. В том числе и от тебя, что придает ситуации особую пикантность. Как Лиза сегодня выбралась из твоей опочивальни?

— Задача была не из легких. Ризенфельд решил использовать контору в качестве наблюдательного пункта. Взял под прицел ее окна. Я подумал, что мне удастся его выкурить оттуда, если я скажу ему, кто она на самом деле. Но это не помогло. Он принял удар как мужчина. В конце концов, я чудом заманил его на пару минут в кухню, на чашку кофе. Это ее и спасло. Когда Ризенфельд вернулся в контору и снова приник к амбразуре, Лиза уже благосклонно улыбалась из своего окна.

— В кимоно с аистами?

— С ветряными мельницами.

Я вопросительно смотрю на него. Он кивает.

— Выменял на маленькое надгробие. Другого выхода не было. Но зато Ризенфельд был так потрясен, что, не переставая кланяться, стал орать ей через всю улицу комплименты и пригласил в «Красную мельницу».

— Вряд ли бы он позволил себе это, пока она была «де ла Тур».

— Все выглядело очень пристойно, Ризенфельд показал себя настоящим кавалером. И Лиза приняла приглашение. Она решила, что это будет полезно для нашей коммерции.

— И ты в это поверил?