Чёрный обелиск

— Страна поэтов и мыслителей не нуждается ни в какой защите — разве что от таких вот хряков и им подобных, которые сажают поэтов и мыслителей за решетку, пока те живы, а когда умрут — делают себе с их помощью рекламу.

— Сегодня мы очень грозные, верно? — вполголоса говорит мне Герда и опять толкает меня под столом коленом.

Я в ту же секунду слезаю с трибуны и опять лечу над землей в светлой капсуле. Ресторан опять превращается в часть Космоса, и даже Эдуард, который хлещет шампанское, как воду, чтобы повысить счет, обретает маленький тусклый нимб над головой.

— Пойдем потом ко мне? — шепотом произносит Герда.

Я киваю.

— Идет!.. — восторженно шепчет Вилли. — Я знал, что он не выдержит!

Хряк отодрал свою тушу от стула и, моргая, приближается к нашему столику.

— Хомайер, если не ошибаюсь? — говорит он.

Вилли, который уже успел сесть, не встает.

— Простите, не понял?

— Вы ведь, кажется, мой бывший ученик Хомайер? — произносит Шиммель уже несколько растерянно.

Вилли осторожно ставит бутылку на стол.

— Простите, баронесса, — говорит он Рене. — Кажется, этот человек обращается ко мне. — Чем могу служить, сударь? Что вы хотели, старина?

Шиммель на мгновение теряет дар речи. К тому же, он, наверное, и не знал, что собирался сказать. Этого старого школьного лиса привело к нашему столику обыкновенное, стихийное возмущение.

— Бокал шампанского? — любезно предлагает ему Вилли. — Хоть попробуете, как живет другая половина общества.

— Да как вы смеете? Я вам не какой-нибудь пьяница или кутила!

— Жаль! — заявляет Вилли. — А что же вам тогда здесь надо? Вы нам мешаете — неужели вам это непонятно?

— Это возмутительно! — метнув в него злобный взгляд, каркает Шиммель. — Чтобы бывшие ученики моей гимназии среди бела дня устраивали здесь оргии!..

— Оргии? — Вилли удивленно смотрит на него. — Еще раз извините, баронесса, — говорит он Рене. — Этот невоспитанный тип — кстати, господин Шиммель, теперь я наконец узнал его... — галантно представляет он, — баронесса де ла Тур... — Рене благосклонно кивает своей курчавой головой. — ...считает это оргией, что мы решили выпить в честь вашего дня рождения по бокалу шампанского.

Шиммель растерян, насколько это для него возможно.

— Дня рождения? — произносит он скрипучим голосом. — Ну что ж... И все же... у нас город маленький... как бывшие ученики гимназии, вы могли бы...

Судя по его физиономии, он уже готов, скрепя сердце, выдать нам абсолюцию. Звукосочетание «баронесса де ла Тур» произвело на этого старого индюка, приверженца кастовых традиций, должное магическое действие.

— Как ваши бывшие ученики, — подхватывает Вилли, — мы должны были бы каждое утро начинать с двух-трех рюмок водки вместо кофе, чтобы наконец почувствовать, что означает слово «радость». Потому что в ваших учебных планах этого понятия никогда не было! Вы меня поняли, вы — мучитель детей? Старый зануда, глиста параграфная! Это вы так отравили нашу жизнь, что мы мечтали о казарме как о царстве свободы! Вы, жалкий повелитель приставок и суффиксов! Это из-за вас мы стали пьяницами и кутилами! Вы один в этом виноваты! А теперь проваливайте отсюда, главнокомандующий смертной скукой!

— Ну это уже, знаете... — мямлит побагровевший Шиммель.

— Идите домой и примите наконец ванну, ходячий анус педагогики!

Шиммель хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Полиция!.. — выдавливает он наконец из себя. — Публичные оскорбления... я вам еще покажу!..

— Ничего вы мне не покажете! — заявляет Вилли. — Вы все еще думаете, что мы ваши рабы по гроб жизни. Все, что вы можете «показать», — это признать на Страшном суде свою ответственность за то, что внушили бесчисленным поколениям мальчишек ненависть к Богу, к добру и красоте! Не хотел бы я быть вашим скелетом во время второго пришествия Спасителя, Шиммель! Как представлю себе, сколько пинков вы получите от одного только нашего класса! Не говоря уже о всех прелестях ада, которые вы так хорошо описывали и которые вы получите на десерт!

Шиммель задыхается.

— Вы еще услышите обо мне! — шипит он и разворачивается на сто восемьдесят градусов, заваливаясь на правый борт, как корвет в шторм.

— Шиммель!!.. — раздается вдруг громоподобный унтер-офицерский рык.

Эффект Рене действует безотказно. Шиммель, услышав родные звуки команды, стремительно разворачивается в обратную сторону.

— Что? Не понял! Кто это...

Его взгляд скользит по соседним столикам.

— Вы случайно не родственник самоубийцы Шиммеля? — нежным воркующим голоском вопрошает Рене.

— Самоубийцы? Что за бред? Кто меня звал?

— Ваша совесть, Шиммель, — отвечаю я.

— Это же просто... неслыханно!..

Я жду появления пены на губах Шиммеля. Видеть этого мастера обвинительных речей лишенным дара речи — особое удовольствие. Вилли поднимает в его сторону бокал.

— Ваше здоровье, доблестный мастер словоблудия! И бросьте эту дурацкую привычку таскаться к чужим столикам со своими нотациями! Особенно в присутствии дам!

Шиммель покидает сцену, издав характерный звук, напоминающий шипение открываемой бутылки с сельтерской.