Читаем Четвертый Кеннеди полностью

Разрабатывая с конгрессменом Джинцем стратегию дальнейших действий, сенатор Ламбертино отметил, что Тройку заинтересовала его помощник. Его это не взволновало. Ламбертино по праву считался одним из самых добропорядочных обитателей Капитолийского холма. За ним не числилось никаких сексуальных скандалов, с женой он прожил уже больше тридцати лет, они вырастили четверых детей. Финансовые скандалы также обходили его стороной, потому что в Палату представителей, а потом и в Сенат он пришел уже богатым человеком. И в политике к нему не могло быть никаких претензий, он искренне заботился о благе народа и страны. Да, он не страдал отсутствием честолюбия, но без этого в политику лучше не соваться. Так что все его добродетели не мешали ему адекватно воспринимать реалии окружающего мира. Вот и отказ вице-президента поставить свою подпись под декларацией удивил сенатора в гораздо меньшей степени, чем конгрессмена Джинца. Он всегда считал, что вице-президент — очень умная женщина. Ламбертино желал ей добра, поскольку не сомневался в том, что ни одна женщина не сможет обеспечить себе достаточную политическую и финансовую поддержку, которые позволили бы ей претендовать на пост президента Соединенных Штатов. И не считал ее достойным конкурентом в борьбе за номинацию на партийном съезде.

— Мы должны действовать быстро, — напомнил Ламбертино. — Конгресс сам должен подготовить декларацию, объявляющую президента неспособным выполнять свои обязанности.

— Как насчет десяти сенаторов из комиссии[15] «с голубой лентой»? — с сухой улыбкой спросил конгрессмен Джинц.

— Как насчет комиссии из пятидесяти конгрессменов, засунувших голову себе в задницу? — раздраженно бросил сенатор Ламбертино.

— У меня есть приятный сюрприз, сенатор, — миролюбиво ответил Джинц. — Я думаю, что смогу уговорить одного из советников президента подписать декларацию.

Это могло решить исход дела, подумал Тройка. Но про кого говорил Джинц? Кли и Дэззи отпадали. Значит, Оддблад Грей или этот СНБ, Уикс. Нет, поправил он себя, Уикс улетел в Шерхабен.

— Сегодня нам предстоит очень ответственное дело. Историческое дело. Так давайте к нему приступим.

Тройка удивился тому, что Ламбертино не спросил фамилию ренегата, понял, что сенатор и не хотел ее знать.

— За дело так за дело. — И Джинц протянул руку, чтобы скрепить союз. Все знали, что его рукопожатие крепче любых подписанных обязательств.

* * *

Альфред Джинц и стал спикером Палаты представителей благодаря крепости данного им слова. В газетах частенько об этом писали. Рукопожатие Джинца ценилось, как золото высшей пробы. И пусть выглядел он, как карикатурный алкоголик, специализирующийся на подделке банковских счетов, — маленький, круглый, с лиловым носом и обширной лысиной, обрамленной венчиком седых волос, — в политическом смысле он считался одним из самых честных конгрессменов. Если он обещал кусок свинины из бездонной бочки бюджета, проситель этот кусок обязательно получал. Если коллега-конгрессмен хотел заблокировать какой-то законопроект, а за Джинцем перед этим конгрессменом числился политический должок, законопроект блокировался. Если конгрессмен хотел протолкнуть свой законопроект, обещая поддержку в другом вопросе, интересующем Джинца, законопроект проталкивался. Да, он часто разбалтывал прессе секретную информацию, но ведь и пресса не забывала его, вновь и вновь подчеркивая значимость его рукопожатия.

В этот вечер Джинцу предстояло немало потрудиться, чтобы назавтра обеспечить нужные результаты голосования по импичменту президента Кеннеди. Обеспечить две трети голосов могли сотни звонков и десятки обещаний. Нет, Конгресс не возражал против импичмента, но все имело свою цену. И все неувязки предстояло уладить за менее чем двадцать четыре часа.

Сол Тройка шел по комнатам, занятым сотрудниками конгрессмена, с мыслями о том, что вечер и ночь предстоят не из легких. Телефонные звонки, подготовка документов. Он понимал, что вовлечен в крупнейшее историческое событие, он также знал, что его карьера рухнет, если импичмент провалится. Его изумляло, что Джинцу и Ламбертино, которых он где-то презирал, достало мужества выйти на первую линию огня. Они решились на очень опасный шаг. Основываясь на весьма спорном толковании Конституции, они готовили Конгресс к тому, чтобы законодатели сначала объявили президенту импичмент, а потом проголосовали за собственное решение.

Он шел мимо работающих компьютеров, за которыми сидели работники аппарата. Слава тебе, господи, за то, что у нас есть компьютеры, думал он. И как только раньше обходились без них. Проходя мимо одной из женщин, сидящих за светящимся экраном, он по-дружески, чтобы его жест не истолковали как сексуальное домогательство, коснулся ее плеча и предупредил: «На этот вечер — никаких свиданий. Работаем до утра».

Перейти на страницу:

Все книги серии Марио Пьюзо. От автора "Крестного отца"

Похожие книги

Отчаяние
Отчаяние

Издательство «Вече» в рамках популярной серии «Военные приключения» открывает новый проект «Мастера», в котором представляет творчество известного русского писателя Юлиана Семёнова. В этот проект будут включены самые известные произведения автора, в том числе полный рассказ о жизни и опасной работе легендарного литературного героя-разведчика Исаева-Штирлица. В книгу включены роман «Отчаяние», в котором советский разведчик Максим Максимович Исаев (Штирлиц), вернувшись на Родину после завершения операции по разоблачению нацист­ских преступников в Аргентине, оказывается «врагом народа» и попадает в подвалы Лубянки, и роман «Бомба для председателя», действие которого разворачивается в 1967 году. Штирлиц вновь охотится за скрывающимися нацистскими преступниками и, верный себе, опять рискует жизнью, чтобы помочь близкому человеку.

Юлиан Семенов

Политический детектив
Тень гоблина
Тень гоблина

Политический роман — жанр особый, словно бы «пограничный» между реализмом и фантасмагорией. Думается, не случайно произведения, тяготеющие к этому жанру (ибо собственно жанровые рамки весьма расплывчаты и практически не встречаются в «шаблонном» виде), как правило, оказываются антиутопиями или мрачными прогнозами, либо же грешат чрезмерной публицистичностью, за которой теряется художественная составляющая. Благодаря экзотичности данного жанра, наверное, он представлен в отечественной литературе не столь многими романами. Малые формы, даже повести, здесь неуместны. В этом жанре творили в советском прошлом Савва Дангулов, Юлиан Семенов, а сегодня к нему можно отнести, со многими натяжками, ряд романов Юлии Латыниной и Виктора Суворова, плюс еще несколько менее известных имен и книжных заглавий. В отличие от прочих «ниш» отечественной литературы, здесь еще есть вакантные места для романистов. Однако стать автором политических романов объективно трудно — как минимум, это амплуа подразумевает не шапочное, а близкое знакомство с изнанкой того огромного и пестрого целого, что непосвященные называют «большой политикой»…Прозаик и публицист Валерий Казаков — как раз из таких людей. За плечами у него военно-журналистская карьера, Афганистан и более 10 лет государственной службы в структурах, одни названия коих вызывают опасливый холодок меж лопаток: Совет Безопасности РФ, Администрация Президента РФ, помощник полномочного представителя Президента РФ в Сибирском федеральном округе. Все время своей службы Валерий Казаков занимался не только государственными делами, но и литературным творчеством. Итог его закономерен — он автор семи прозаико-публицистических книг, сборника стихов и нескольких циклов рассказов.И вот издательство «Вагриус Плюс» подарило читателям новый роман Валерия Казакова «Тень гоблина». Книгу эту можно назвать дилогией, так как она состоит из двух вполне самостоятельных частей, объединенных общим главным героем: «Межлизень» и «Тень гоблина». Резкий, точно оборванный, финал второй «книги в книге» дает намек на продолжение повествования, суть которого в аннотации выражена так: «…сложный и порой жестокий мир современных мужчин. Это мир переживаний и предательства, мир одиночества и молитвы, мир чиновничьих интриг и простых человеческих слабостей…»Понятно, что имеются в виду не абы какие «современные мужчины», а самый что ни на есть цвет нации, люди, облеченные высокими полномочиями в силу запредельных должностей, на которых они оказались, кто — по собственному горячему желанию, кто — по стечению благоприятных обстоятельств, кто — долгим путем, состоящим из интриг, проб и ошибок… Аксиома, что и на самом верху ничто человеческое людям не чуждо. Но человеческий фактор вторгается в большую политику, и последствия этого бывают непредсказуемы… Таков основной лейтмотив любого — не только авторства Валерия Казакова — политического романа. Если только речь идет о художественном произведении, позволяющем делать допущения. Если же полностью отринуть авторские фантазии, останется сухое историческое исследование или докладная записка о перспективах некоего мероприятия с грифом «Совершенно секретно» и кодом доступа для тех, кто олицетворяет собой государство… Валерий Казаков успешно справился с допущениями, превратив политические игры в увлекательный роман. Правда, в этом же поле располагается и единственный нюанс, на который можно попенять автору…Мне, как читателю, показалось, что Валерий Казаков несколько навредил своему роману, предварив его сакраментальной фразой: «Все персонажи и события, описанные в романе, вымышлены, а совпадения имен и фамилий случайны и являются плодом фантазии автора». Однозначно, что эта приписка необходима в целях личной безопасности писателя, чья фантазия парит на высоте, куда смотреть больно… При ее наличии если кому-то из читателей показались слишком прозрачными совпадения имен героев, названий структур и географических точек — это просто показалось! Исключение, впрочем, составляет главный герой, чье имя вызывает, скорее, аллюзию ко временам Ивана Грозного: Малюта Скураш. И который, подобно главному герою произведений большинства исторических романистов, согласно расстановке сил, заданной еще отцом исторического жанра Вальтером Скоттом, находится между несколькими враждующими лагерями и ломает голову, как ему сохранить не только карьеру, но и саму жизнь… Ибо в большой политике неуютно, как на канате над пропастью. Да еще и зловещая тень гоблина добавляет черноты происходящему — некая сила зла, давшая название роману, присутствует в нем далеко не на первом плане, как и положено негативной инфернальности, но источаемый ею мрак пронизывает все вокруг.Однако если бы не предупреждение о фантазийности происходящего в романе, его сила воздействия на читателя, да и на правящую прослойку могла бы быть более «убойной». Ибо тогда смысл книги «Тень гоблина» был бы — не надо считать народ тупой массой, все политические игры расшифрованы, все интриги в верхах понятны. Мы знаем, какими путями вы добиваетесь своих мест, своей мощи, своей значимости! Нам ведомо, что у каждого из вас есть «Кощеева смерть» в скорлупе яйца… Крепче художественной силы правды еще ничего не изобретено в литературе.А если извлечь этот момент, останется весьма типичная для российской актуальности и весьма мрачная фантасмагория. И к ней нужно искать другие ключи понимания и постижения чисто читательского удовольствия. Скажем, веру в то, что нынешние тяжелые времена пройдут, и методы политических технологий изменятся к лучшему, а то и вовсе станут не нужны — ведь нет тьмы более совершенной, чем темнота перед рассветом. Недаром же последняя фраза романа начинается очень красиво: «Летящее в бездну время замедлило свое падение и насторожилось в предчувствии перемен…»И мы по-прежнему, как завещано всем живым, ждем перемен.Елена САФРОНОВА

Валерий Николаевич Казаков

Детективы / Политический детектив / Политические детективы