Четыре безумия. Клиент Шекспира

И кто знает, может, этот день и стал бы для него на всю жизнь именно таким, если бы вдруг в глубине этой великолепной сцены не появился исполинский силуэт человека, предвестника наступающего ненастья.

– Господин Мурари, вынужден с прискорбием сообщить вам о намерении покинуть вашу труппу и заодно хочу от всего сердца поблагодарить вас за то, что год тому назад приняли меня в нее, тем самым вызволив меня из беды, в которую я, по правде говоря, вляпался по собственной вине, – громко, на ходу, произнес Радуле. Его огромная фигура с густой копной черных курчавых волос на голове заслонила Мурари вид на реку. Опытный хозяин труппы знал, что актеры, играющие злодеев как в театре, так и в бродячих труппах, вечно недовольны своим амплуа, но это утреннее выступление молодого гистриона все-таки сильно удивило его.

– А не этот ли серб Кнежевич, который хочет основать собственную труппу, завербовал тебя? Так у этого господина нет от властей разрешения на театральную деятельность, и он никогда такового не получит от господина Александра Баха! И знаешь, почему? Потому что у сербов, как говорит Коронини, театр не блуждающее сообщество, образованное для прокормления живота своего, но целью своею ставит возрождение в народе духа героического.

– Может, оно и так, но… – попытался молодой актер вставить реплику.

– И не выдумывай, мой Радуле. Пропадешь ни за понюх табаку, – взволнованно продолжил Мурари, положив нож на стол. – Гайдук этот уже пытался мою Симону увести, но ничего у него не вышло. Нельзя так, не позволю. А вот теперь ты, сын мой Радуле…

– Да нет, господин шеф. Откуда? Мне и в голову не приходило менять вашу труппу на другую, – защищался молодой актер, размахивая руками так, словно отгонял мух.

– В чем же тогда проблема, Радуле Иванович? Осточертело тебе перед всем народом изображать предателя сербского народа Вука Бранковича? – ехидно спросил Мурари.

– Нет, господин. Мне актерское ремесло нравится.

– Нравится?..

– Очень, и понимаю, что в нем не обойтись без отрицательных лиц, потому что сама жизнь такая. Как театр. Один человек хороший, второй страсть какой злой. Один брат герой и пример для всего народа, а второй тать, от которого все прячутся. Кто-то храбрый, а кто-то воришка. Кто-то горой стоит за отечество, а иной род свой предает. Люблю я на люди выходить, играть, но, шеф, по правде говоря, еще больше люблю Милицу Эрделян, дочку того самого торговца Эмилиана, который меня так любезно на постой принял, – продекламировал молодой артист.

– Влюбился, голубь ты мой! Эх, Радуле, Радуле ты мой, пентюх ты настоящий! – рассмеялся заслуженный артист.

– Что-то вроде того, господин директор, раньше со мной ничего такого не случалось, – ответил Радуле, и широкая улыбка озарила его красивое лицо.

– А когда ты из Великого Сент Микулаша через поле бежал от безумных братьев Негряну, известных грабителей и убийц, когда мы тебя, герой ты наш, в женское платье переодели, чтобы погоня тебя не нашла, что тогда случилось? С чего это за тобой гнались, сокол ты мой? – спросил Мурари.

– Так то ж давно было, – смутился Радуле.

– Муж, которому ты рога наставил, да его дружки? – напомнил ему Стан Мурари.

– Эх, господин шеф, то баловство дурацкое было, сладкое да опасное. Вы, господин мой, многое знаете да повидали, а вот на какую силищу любовь способна… – защищался Радуле.

– Милица Эрделян – это та девушка, которую ты тогда из Тисы вытащил? – спросил Мурари.

– Точно, Милица, – подтвердил Радуле.

– Ну, раз так, Радуле, то проблемы нет, счастья тебе, артистище ты мой! – сказал директор бродящей театральной труппы, после чего опять взял нож, кончиком отрезал кусочек солонины и отправил его в рот, спокойно продолжив трапезничать.

– Есть, господин Мурари, есть проблема. Ее отец и гроша ломаного не дает за наши актерские глупости. Если я хочу с его дочкой быть, то должен забыть про комедиантство. Хочет, чтобы я успокоился и в порядок себя привел. Чтобы не скитаться, как он говорит, от города до города. Говорит, на первых порах готов меня помощником принять в свою колониальную лавку, а потом… Потом знаете как? Милица красивая девушка. Нравится она мне, что тут еще говорить…

– И?..

– И ничего, шеф. Хорошая лавка и просторный дом на главной улице, сад большой и красивый. И смоковница в нем прижилась. Плодоносит как сумасшедшая, совсем как в Приморье. Река рядом. На пароходах люди и товары приходят. Город богатый, это вы точно сказали.

– Если это тебя осчастливит, великий ты мой артист…

– Девушка воспитанная, но одинокая, как колодец-журавль в чистом поле. Грех это, господин Мурари. Ни родни близкой, ни ухажера. Все ведь ей одной потом достанется! А ты тут думай о Бранковых муках, или Капитановы реплики заучивай. Разве это не перст судьбы, а ведь ее искушать нельзя! – причитал Радуле.

Мурари молчал. Он знал, как аукнется его труппе уход молодца.

– Значит, бросишь и труппу, и театр, – констатировал он.

– Да, шеф, – подтвердил молодой актер.