Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918

Еще со времен венгерского короля «великого» Андраша мадьярскую политику характеризовало непреложное убеждение в том, что любое преобразование Австрии в федерацию само по себе приведет к возврату Венгрии к личной унии. На этой почве даже тогда очень быстро объединились все партии венгерского парламента. И это относилось в первую очередь к недавнему красноречивому стороннику «партии 67» Тисе, трубившему на весь мир о данной унии. За ним по пятам следовал Векерле. В общем, все, что в те дни происходило в Венгрии, иначе как к последствиям военного психоза я отнести не мог.

Когда Венгрия начала отделяться от Австрии и обретать свою независимость, все мадьяры, от премьер-министра до самого простого крестьянина, стали вести себя настолько нелепо, как будто они вернулись во времена старого Венгерского королевства и с ним ничего не случилось. Создавалось впечатление, что венгры возомнили, что армии противника будут как привязанные стоять только за красно-бело-зелеными пограничными столбами, а государственные деятели противника ничего не смогут предпринять против «тысячелетнего рейха» короны Святого Стефана. Мадьярами не воспринималась даже предложенная Вильсоном национальная автономия, поскольку она якобы противоречила «государственно-правовым» основам венгерской нации.

В середине октября Векерле по-прежнему рассматривал южнославянский вопрос в том смысле, что Далмацию можно «воссоединить» с неотделимой частью Венгрии Хорватией, а Боснию присоединить к Хорватии или непосредственно к Венгрии[107]

.

В австро-венгерском Главном командовании служило много высокопоставленных офицеров мадьярской национальности. И я мог наблюдать у каждого из этих в остальном необычайно обаятельных людей патологическую одержимость, охватившую венгров в то время. Все они смотрели на австрийцев жалостливыми глазами со спокойствием человека, с которым в разгар всеобщего бедствия ничего не может случиться.

То, что император не мог противостоять венгерским натискам, было видно уже при обсуждении манифеста. В его ближайшем окружении давно перестали проводить какую-либо иную политику, кроме чисто династической. Империя трещала по всем швам. Одна Венгрия в середине октября, по крайней мере для поверхностного взгляда, являла собой картину некой сплоченности. При этом все были убеждены, что если какая-то корона и может быть спасена для Габсбургов, то только корона Святого Стефана. Даже от фон Штрауссенбурга можно было услышать, что Венгрия осталась единственным надежным убежищем династии.

Поэтому император Карл I и соглашался на все, чего от него требовали венгры. И в первую очередь это касалось вопроса немедленного создания независимой Венгерской национальной армии, призванной прежде всего защищать целостность Венгрии. Причем то, что под этим подразумевалось, венгерские политики умалчивали не слишком долго. Вскоре Михай Каройи кинул грозный клич, и все, в том числе Векерле и Тиса, принялись твердить как заклинание: «Венгерские войска должны вернуться из Италии. Их задачей является только защита границы королевства».

В результате первый сокрушительный удар по войскам нашего союзника в Италии нанес не столько манифест, содержание которого многие командиры до личного состава просто не довели, а также предательство солдат из числа славян, сколько мадьяры, внезапно начавшие следовать в фарватере политики Каройи.

Уже 20 октября в долине Вальсугане в тылу группы армий «Бороевич» произошел первый бунт в венгерских частях. Поэтому эрцгерцог Йозеф, которого император произвел в фельдмаршалы и назначил главнокомандующим «венгерской» армией, был вынужден отложить свой отъезд из Больцано и поспешить к мятежным полкам, чтобы призвать их к выполнению воинского долга. Однако ему не дали даже к ним приблизиться, забросав подъезды к солдатам ручными гранатами. Тогда армейское Главное командование отдало распоряжение перебросить все не очень нужные на Итальянском фронте венгерские дивизии в район Нижнего Дуная.

В те бурные дни не особенно удачной идеей явилась организация визита императора в Будапешт. Но эту поездку планировали давно, и, как мне стало известно из достоверных источников, она была связана с бюджетным вопросом. Дело заключалось в том, что имперский цивильный лист[108]из-за растущей дороговизны в последнем году перестал соответствовать необходимым расходам. К тому же заработная плата придворных чиновников и служащих стала значительно отставать от размера оплаты труда государственных служащих. По этой причине уже с лета велись переговоры об увеличении упомянутого выше цивильного листа.