Чилийский поэт

– Мне кажется, у нас с тобой и без него все в порядке, – сказала Карла, словно отвечая на следующий вопрос. – Нам хорошо в доме вдвоем. Мне нравится, что ты обзавелся книгами в маленькой комнате.

Поздно вечером, когда Карла пыталась дочитать «Элегантность ежика», она отвлеклась, сравнив Гонсало с занозой в ноге, с досадной ранкой, вовсе не мешающей ей ходить и даже бегать. Она с горечью размышляла об утраченной семейной жизни, о первых неделях после появления Гонсало, а вместе с ним – новой перспективы постоянной любви как самого серьезного из увлечений. Понятие «семья» проявлялось с многообещающей медлительностью, будто сквозь воду, как только что проявленный отпечаток фотоснимка, выставленный на солнце и похожий на не просохшую до конца простыню. И внезапно, в одночасье, превратившийся в полностью размытое, подернутое вуалью изображение…

Она отбросила книжку в сторону; ей нужно было немедленно заснуть, поскольку утром предстоял ранний подъем и новый день. Поэтому Карла удвоила свою дозу снотворного. Тем временем Висенте в комнатушке, шаря в Интернете, нашел несколько стихов Энрике Лина и, хотя умирал от сонливости, продолжил читать и перечитывать тексты. Он сварил себе литр кофе и словно приклеился к экрану компьютера. Когда часы показали 3.34 утра и началось одно из самых сильных землетрясений в истории Чили, Висенте вбежал в комнату Карлы и схватил мать на руки – она спала так крепко, что ей потребовалось несколько минут, чтобы осознать случившееся.

Их дом устоял, получив лишь незначительные повреждения, но они опасались, что второй этаж рухнет от повторных подземных толчков. Хотя страх был инстинктивным, в подобной ситуации непросто определить границы разумного. Карла и Висенте решили обосноваться в комнатушке, где несколько книг упало на пол, а полки слегка покосились. Мать и сын убрали полки, сложили книги в углу и четыре ночи подряд спали вместе в этом маленьком помещении, временно названном «бункером».

Несколько месяцев спустя, уже в середине весны, Висенте взялся за ремонт своей комнатушки: выкрасил стены в светло-голубой – почти белый – цвет, отчистил щеткой и покрыл лаком мебель, а по завершении работы решил, что теперь его библиотека – только для хороших книг. Он избавился от журналов и прочей макулатуры и попытался добыть побольше поэтических сборников чилийских или любых других авторов. Проводил много времени в «Фейсбуке», общаясь с подростками-ровесниками, увлекающимися стихами. Тогда-то он и начал ходить на сольные выступления поэтов, где познакомился с Пато и подружился с другими любителями изящной словесности, которые одалживали ему книги и уговаривали показать свои стихи. Однако Висенте даже не думал заняться творчеством. Впрочем, однажды ночью, в той же маленькой комнате, все-таки сделал попытку. Теперь он особенно ценил Алехандру Писарник, Бланку Варелу (Карла выполнила свое обещание), Энрике Лина, Карлоса Косинью, португальца Фернандо Пессоа и особенно Родриго Лиру. Но в первом собственном стихотворении подражал Гонсало Мильяну, который наконец-то стал его самым любимым поэтом. Повествование в первом стихотворении Висенте велось от лица блендера, с изумлением наблюдающего, как его наполняют всеми мыслимыми фруктами и даже овощами. «Что же мне делать?» – вопрошал в автоматическом отчаянии электроприбор, однако сочинение не было шутливым, скорее сентиментальным. К тому же здесь не упоминалось, что речь идет от лица внезапно заговорившего блендера, об этом знал только Висенте. Он прочел свое произведение Пато и еще нескольким приятелям, и, кажется, никто не сказал, что оно им не понравилось. И это успокоило автора.

Когда Висенте исполнилось восемнадцать, его комнатка снова по праву могла называться обиталищем поэта. Полки не были заполнены: на самом деле, библиотека занимала едва ли треть отведенного ей пространства, зато каждая книга – на девяносто процентов поэзия – была прочитана хотя бы один раз, а чаще – раз пять. Чтобы крошечное помещение не выглядело слишком голым, Висенте разместил на стенах портреты Аллена Гинзберга, Аниты Тижу́, Педро Лемебеля, Маурисио Редоле́са и даже сделал нечто вроде алтаря из фотографий Сесара Вальехо и Камилы Вальехо, как будто это была одна семья.

Именно эту комнату он бесплатно предложил Прю в последние минуты 2013 года, среди огромной толпы, дожидавшейся фейерверка с башни «Энтель»[28]. Однако Прю наотрез отказалась от его щедрости, и тогда они сошлись на очень скромной, почти смешной, символической сумме. Висенте сказал ей, что это отдельная комната (правда), свободная (отчасти правда), которую обычно сдают (ложь) иностранцам (тоже ложь).

– Надеюсь, тебе понятно, что между нами ничего не будет происходить, – взволнованно, но осторожно предупредила Прю.

– Как тебе такое пришло в голову? – воскликнул он, словно Прю действительно высказала что-то безумное.

– Извини, я просто хотела быть уверен.

– По-испански женщина должна говорить – «уверена». – Висенте не нравилось ее поправлять, но она ведь просила его об этом.

– Ладно, пусть будет «уверена».