Даниэль Деронда

Если бы Гвендолин услышала это замечание, то непременно бы рассердилась, тем более что в течение последних двадцати часов, с коротким перерывом на сон, в ее голове происходила постоянная борьба между за и против брака с Грандкортом, так что заранее принятое решение успело утратить силу. Ни одно решение уже не казалось непреложным. Как и прежде, Гвендолин думала об отказе, но теперь от него осталась одна лишь оболочка, словно тело без души. Она не планировала принять предложение Грандкорта, готовясь отказать с момента получения письма, однако чем дольше смотрела в лицо причинам, побудившим ее к отказу, тем они казались ей менее грозными. Точно так же воображение, постоянно работая, изменяло ее восприятие этих причин. Если долго смотреть на неопределенный объект, при творческом воображении ему можно придать двадцать различных форм. Туманные основания, которые удерживали Гвендолин от этого брака до встречи с Лидией Глэшер у Шепчущих камней, теперь уже ровным счетом ничего не значили. Теперь Гвендолин осознавала, что, если бы не роковое свидание в Карделл-Чейсе, ничто не помешало бы ей выйти замуж за Грандкорта. С тех пор она больше не рассуждала и не колебалась, а поступала под впечатлением не только оскорбленной гордости и ревности, не только ужаса перед бедствиями другой женщины, но и от страха поступить дурно – достаточно смутного и далекого от реальности жизни, однако оттого не менее сильного. Условности, принятые обществом как обязательные для леди, вовсе не беспокоили Гвендолин, однако она гордо и в то же время испуганно отворачивалась от всего, что считалось позорным, неправильным и достойным порицания. Больше того, чувство справедливости побуждало ее расценивать любое сознательно причиненное другому человеку зло как тяжкую вину.

Но разве она знала подробности истории миссис Глэшер и ее детей? Да, она дала своего рода обещание: «Не стану мешать исполнению вашего желания», – но разве другая женщина, выйдя замуж за Грандкорта, воспрепятствовала бы желаниям миссис Глэшер и причинила бы ей и ее мальчику серьезное зло? Не лучше ли было бы, если бы Грандкорт женился? Чего не смогла бы достичь замужняя женщина, умея утвердить себя и свои права? Так рассуждала Гвендолин, основываясь лишь на одном воображении, ибо знала о браке, то есть о взаимном влиянии, требованиях и обязанностях супругов, столько же, сколько о магнитных токах и законе бурь.

«Мама не смогла правильно себя поставить» – так Гвендолин объясняла печальный опыт миссис Дэвилоу, не сомневаясь, что сама сможет организовать жизнь совсем по-другому. Семейные трудности занимали последнее место в списке тем, которые меланхоличная вдова считала нужным обсуждать с дочерью.

«Интересно, что сказали бы мама и дядя, если бы узнали о миссис Глэшер? – думала Гвендолин, хотя вовсе не собиралась ничего им говорить. – Что сказали бы все вокруг, узнав, что мистер Грандкорт состоял в связи с другой женщиной и она растит его детей?» Когда мы начинаем размышлять о мнении «всех вокруг», очевидно, наши собственные суждения или поколебались, или никогда не играли решающую роль. Вспоминая обо всем, что слышала, Гвендолин пришла к выводу, что «все вокруг» порицали прежде всего незаконных детей, а вовсе не незаконных отцов, и, значит, у Гвендолин не было причин испытывать чувство вины перед миссис Глэшер и ее детьми.

Но мысли о них вызывали беспокойство в ином отношении. Мнение света не могло уничтожить чувство отвращения соединить свою жизнь с сомнительной личностью. Действительно, перед ней никогда не вставал вопрос о любви к Грандкорту. Желательность брака всегда зависела для нее от других чувств, влюбленность оставалась привилегией мужчины, который делал предложение. Гвендолин не считала влюбленность Грандкорта предосудительной, пока не заглянула в его прошлое и не обнаружила там поступков, которые приняла как личное оскорбление.

Отвращение и гнев глубоко засели в ее душе, и хотя последние несколько недель другие тревожные переживания притупили страсти, именно их отголоски привели к твердой решимости не принимать предложение Грандкорта. Сосредоточившись на конкретных словах, которые следовало произнести, Гвендолин даже не думала о том, чтобы изменить намерение. Единственное, что могло вызвать сомнения, это возможность облегчить жизнь «бедной мамы» – искушение, по мнению Гвендолин, весьма серьезное. Но нет! Даже столь веский аргумент не мог повлиять на незыблемость решения. И в то же время мысль, что Грандкорт приедет, чтобы получить отказ, воодушевляла и возвращала утраченные силы. Руки снова крепко сжимали золотые поводья, тело наполнялось живительной энергией, а сознание возвращалось из безысходного уныния, порожденного безжалостным приговором Клезмера. Сейчас Гвендолин Харлет не собиралась выслушивать мнение о своих прелестях, а намеревалась воспользоваться своей неограниченной властью.