Даниэль Деронда

Бал представлял собой великолепное зрелище и, согласно семейному преданию, воссоздавал, насколько это было возможно, старину. Пол галереи был устлан красным ковром. В противоположных ее концах были устроены открытые беседки, украшенные цветами и вечнозелеными растениями. Уходящие вглубь веков старинные портреты многих поколений предков взирали со стен, создавая эффект присутствия пристрастных наблюдателей. На праздник были приглашены семьи из соседних владений – как крупных, так и мелких. Бал, несомненно, представлял собой то событие, во время которого будущие господин и госпожа Аббатства и поместья Кингс-Топинг могли увидеть свой будущий триумф в самом благоприятном свете. Сэр Хьюго надеялся, что Грандкорту польстит приглашение на семейное торжество, однако ничуть не меньше хотел довести до сознания наследника, что здоровье и бодрость нынешнего владельца заставят его долго ждать своей очереди, а потому разумнее предпочесть реальную сумму, чем надеяться на некое эфемерное обладание чужой роскошью. Все присутствующие, включая дочку самого мелкого фермера, знали, что увидят предполагаемого наследника сэра Хьюго и будущего баронета, после долгих лет отсутствия посетившего Аббатство вместе с супругой. Отсюда следовал вывод, что возможная холодность в отношениях между дядей и племянником исчезла, уступив место дружескому теплу. Понятно, что открывавшая бал в паре с хозяином дома миссис Грандкорт находилась в центре всеобщего внимания. Еще меньше года назад, увидев в магическом зеркале этот вечер и собственное блестящее положение, Гвендолин вообразила бы себя в сиянии триумфального восторга от осознания бесконечных возможностей, которые она, наделенная умом и энергией, сможет использовать в полной мере, но сейчас лишь удивлялась тому, как мало радости испытывала, избавившись от ненавистного убогого мирка с его отвратительной бедностью и кучей надоедливых сестер.

Размышляя об этом, Гвендолин проходила сквозь ряды восхищенных зрителей в контрдансе, которым по традиции открылся бал. Дамы рассматривали ее с особым пристрастием, как объект зависти. Кто-то выразил мнение, что миссис Грандкорт держится с удивительным достоинством, особенно если учесть, что она не имеет за душой ни фартинга. Будь Гвендолин дочерью герцога или принцессой королевской крови, даже тогда не смогла бы встретить почести более просто и естественно. Бедная Гвендолин! Со временем она научилась с невозмутимым, безупречным самообладанием принимать величайший проигрыш в рулетке жизни.

Вторая пара, следовавшая за сэром Хьюго и Гвендолин, также заслуживала особого внимания. Прежде чем зазвучала музыка, леди Пентрит заявила:

– Я покину удобное кресло ради единственного танца и сама выберу партнера. Мистер Деронда, вы здесь самый молодой из мужчин. Хочу танцевать с вами. Никто не стар настолько, чтобы составить мне достойную пару, а потому я предпочту контраст.

Контраст действительно представил леди Пентрит в самом выгодном свете. Она относилась к тем женщинам, которые не выглядят красивыми, пока не состарятся, а ей к тому же хватило мудрости принять красоту возраста как можно легче. То, что в молодости могло показаться некоторой грубостью черт, превратилось в убедительную, способную победить морщины силу формы и выражения, выгодно подчеркнутую короной пышных седых волос. Фигура была удачно задрапирована черным платьем, а уши и шея искусно прикрыты кружевами, так что не осталось ни одного участка увядшей кожи, взгляд на которую заставил бы подумать не только о старости, но и о достойной сожаления бедности. В танце она двигалась с почтенной грацией, то и дело с лукавой улыбкой поглядывая на окружающих своими темными глазами. Молодой Деронда рядом с ней казался прекрасным цветком возле покрытой лишайником ветки. Возможно, приглашенные арендаторы не оценили пару по достоинству. Леди Пентрит показалась им всего лишь крепкой, активной старухой, а знакомая фигура мистера Деронды была встречена со спокойным дружелюбием, но если бы он являлся наследником, то непременно вызвал бы сожаление: его лицо не было столь безупречно английским, как у сэра Хьюго.