Даниэль Деронда

– Я стою на том, что каждый человек должен иметь право остаться в стороне от того братства и наследия, которое он презирает. Тысячи и тысячи сынов нашего народа смешиваются с неиудеями, как кельты смешались с саксонцами, и могут унаследовать их благословение. Ты не должен следовать их примеру. Ты – один из множества людей на этой планете, которым суждено ходить по чужим странам под именем еврея и произносить слова отречения: «Я жалею, что родился евреем, отрекаюсь от связи с многовековыми страданиями моего народа и готов превзойти неиудеев в насмешках над нашими отличиями». И все же эти отступники ощущают на себе презрительное дыхание, потому что они евреи и в ответ выдыхают столь же ядовитое презрение. Способно ли свежее облачение гражданства немедленно войти в плоть и кровь, изменив неуклонное воздействие восемнадцати веков? Что означает гражданство для того, кто ходит среди людей, к которым не питает ни родственных, ни товарищеских чувств, уже утратив братскую связь со своим народом? Такой человек – всего лишь алчная тварь, которой руководит только эгоистичное честолюбие и жажда наживы. Он всем чужой, каким бы ни казался внешне, пьет кровь человечества, но сам не человек, поскольку не разделяет любви, душевной привязанности, а лишь насмехается над благородными чувствами. Разве я говорю неправду, Пэш?

– Не полную правду, Мордекай, – ответил Пэш, – если ты имеешь в виду, что я осуждаю себя за еврейское происхождение. Я не устаю благодарить наших отцов за то, что среди нас меньше дураков, чем среди других народов. Однако ты, возможно, прав: именно за это христиане меня недолюбливают.

– Католики и протестанты тоже относятся друг к другу без особой нежности, – заметил добродушный Гидеон. – Мы должны терпеливо ждать, пока предрассудки сотрутся. Многие сыны нашего народа достигли успеха, а наша кровь смешалась с кровью лучших семей. Я выступаю за разумные ожидания.

– И я тоже! – быстро подхватил Мордекай, подавшись вперед и крепко сжав руки на коленях. – Я тоже провозглашаю себя рациональным иудеем. Но что значит быть рациональным? Что значит ощущать свет божественного разума, обретающий силу и внутри, и снаружи? Это значит находить все новые и новые, до времени скрытые узы, которыми связано наше настоящее с нашим прошлым. Да, необходимо освятить их родством: прошлое становится моими родителями, а будущее тянет ко мне милые руки детей. Разумно ли осушить живительную силу особого родства, обогатившего семьи новыми ценностями, как лес обогащается величием кедра и пальмы? Когда покажется разумным заявить: «Я не знаю ни своего отца, ни своей матери, так пусть и дети станут мне чужими, чтобы ни одна моя молитва не коснулась их сердец», – тогда и еврею будет не стыдно признаться: «Я не хочу видеть отличий между мной и неиудеями. Я не готов лелеять пророческое самосознание своего народа. Пусть иврит исчезнет с лица земли, а все его памятники превратятся в антикварные безделушки, подобные обоям на стенах чуждых домов. А вместо этого пусть его сын выучит наизусть речь грека, восхваляющего доблесть победителей Марафона. Пусть познает благородство Греции и дух ее бессмертного народа! Но у еврея нет воспоминаний, соединяющих его со своим народом. Пусть он смеется над тем, что народ деградировал, утратив единство. Пусть считает свидетельства древнего закона, несущего социальную справедливость, милосердие, семейные ценности, – пусть считает энергию пророков, терпеливую заботу учителей, силу многих поколений мучеников всего лишь скучной наукой для профессоров. Главная цель еврея – во всем догнать богатых неиудеев».

Мордекай откинулся на спинку стула, и в комнате воцарилось молчание. Ни один из членов клуба не разделял ни его точку зрения, ни его чувства, однако сила личности и манера речи произвели впечатление яркого драматического действа. Обычно его выступления получали как сочувственный прием, так и возражения. Деронда задумался о трагическом давлении внешних обстоятельств, мешающих этому необычному человеку, чью силу он чувствовал на себе, запечатлеть собственные мысли в умах других. Мордекай напоминал поэта, живущего среди чуждого народа: никто не понимает его песен, не чувствует скрытых красот его родного языка.

Первым заговорил хладнокровный Бучан:

– Считаю, что мы отклонились от поставленного мной вопроса о прогрессе.