Дар Авирвэля

Она не видела Артура, но он нашёл крайне удобную позицию и теперь, притаившись среди колоритной толпы, наслаждался ангельской красотой юной леди. Её причёска сложилась в настоящее произведение искусства с локонами, петляющими меж друг другом и теряющими друг друга в этом танце, и среди этих белых вьющихся ленточек ярко блестели вишнёвые камешки в серебряной оторочке. Мягко накрашенные губы выглядели невинно и не грубо, но достаточно дерзко. А глаза… Стоило глянуть на несравненные бирюзовые глаза — и мир тут же терялся под ногами, пропадая в закоулках сердца! «Возможно, — думалось Артуру от одного взгляда на великолепную девушку, — я впервые в жизни влюбился. Надеюсь, это не пройдёт даром». Он любовно вздохнул, и этот вздох услышала Киама. Хотя в конкретный момент её больше интересовало происходящее на сцене, но в будущем она не раз вспоминала этот вздох то ли с неприязнью, то ли с ревностью, пусть и не питала к интересу Артура никаких неприятных чувств. Но и на взаимность со стороны милого человека Киама больше не рассчитывала. Теперь ей хотелось поскорее закончить со всем воцарившимся беспорядком и остаться с Айвой — любящим братом и талантливым наставником. Как-никак, родственные связи селерины всегда ценили больше романтической привязанности.

Пока Артур пялился (иначе не сказать) на принцессу, Далий Мар спустился с эшафота и медленно, в муках и через самоуничижение, спустился на колено. Перед ним возвышалась королева — Одра Бельтайн, известная ненавистью к колдуну, и открыто потешалась над столь необычным моментом. На лице сияла неприятная улыбка, приправленная родинкой возле нижней губы, а глаза сверкали бирюзовыми молниями восторга и долгожданной радости. Одетая по-королевски, с пышной мантией за спиной и длинными дымчатыми рукавами по фаланги тонких бледных пальцев, она внушала не то уважение, не то страх перед всесильным могуществом. Не стоит думать, что Одра и её муж Энт Бельтайны — плохие эльрины. Равно как не стоит думать, что они — воплощение добродетелей и справедливости. Они… обычные. Они любят семью, народ, всех союзников, и встали бы горой за родину. Но Далия Мара и прочих «изгнанников Хаоса» (так выразилась сама королева) они терпеть не могут. Возможно поэтому их лица сковала надменность, а поцелованные руки быстро скрылись под рукавами. Сквозь полупрозрачную ткань королевского платья виделось, как Её Верховное Величество вытирает тыльную сторону ладони. Но никто не смел и пискнуть. Только принцесса Викки оставила руки на виду, явно выражая достойное отношение к тёмному магу.

Когда оскорбительная процедура подошла к концу, а Далий Мар смог подняться с колена (и всю неделю ныл о том, как ему больно и какой он уже старый), настала очередь Айвы и Киамы. И Артура, естественно, тоже. Стражи подвели детей к наёмнику и отошли назад, дабы не мешать выступлению. Только сейчас юноша осознал, насколько много эльринов желало увидеть смерть древнего колдуна: преогромная площадь, казавшаяся теперь даже больше Дворцовой площади Петербурга, тонула в разноцветных головах зрителей! Помост, выстроенный в двух метрах над землёй, открывал новые виды на город, выглядящий раньше в разы меньше и уютнее. Теперь же Артур мог искренне заявить, что Рубера — настоящая столица, а не провинциальный городок с парой сотен домиков. Ощущение величины и величия слегка сжимало живот. И страх сцены только подкреплял его. Что же говорить, когда так много ушей хотят услышать что-то конкретное? Но Айва сказал лишь: «Главное — говорить от сердца». И вышел первым в качестве практического примера.

— Эвассари, собравшиеся здесь сегодня, я ещё не приветствовал вас. Но теперь, сделав это, я бы хотел принести искренние извинения перед своим нанимателем — «господином», приплывшим из самого Селенита сюда, чтобы показать своих достойнейших рабынь в качестве талантливых танцовщиц. Я украл у неё одну из рабынь, желавшую стать свободной, и ничуть не горюю об этом поступке. Но мне больно думать, что из-за этого дерзкого шага пострадали вы, «господин». Предлагаю решить всё после окончания церемонии — мирно, во дворце Верховных Величеств, если будет на то их воля, — он сделал небольшую паузу. Все молчали. — А также, мне необходимо просить прощения и пощады у своей семьи. Я попрал законы, нарушил клятвы и смел сражаться и убивать, не ведая пощады. Я проявлял к братьям и сёстрам жестокость, которая омывает моё сердце кровью, и никогда я не прощу себя за это. Поэтому… я… вынужден уйти. Не пристало такому кошмарному мастеру быть примером для последователей Ивива! Но я знаю, что не смею принимать такие решения в одиночку, так что буду ждать приговора глав семьи, как только грянет срок. Мне больше нечего сказать и не перед кем извиняться. Но те немногие, пострадавшие от рук моих, достойны тысячекратных мольб и моих слёз!