Дар Авирвэля

Айва снова поклонился и отошёл к детям. Его нос, глаза и щёки покраснели, а веки едва сдерживали подступающие слёзы. Мужчина шмыгнул носом и утёр глаза ладонями. Ему не хотелось плакать — он берёг плач для действительно серьёзных проблем и счастий, — но слёзы накатывались без позволения, только утяжеляя состояние страдающего Айвы. В отличие от Далия Мара, он действительно переживал из-за всего совершённого и раскаивался в своих поступках, как никто иной не мог и представить. Артур хотел сделать так же. Но вперёд выступила Киама, покрасневшая от стыда и незнания дальнейших действий. Слова нашлись не сразу, а найдясь, не хотели показываться из горла. Переживание и страх сцены сразили не только Артура.

— Я Киама, мне четырнадцать лет от роду и полжизни я была рабыней доброго «господина». Она заботилась обо всех нас, купала в золотах и разрешала много из того, что рабам обычно не разрешают. Но я всё равно сбежала от неё. И мне очень стыдно. Простите меня, «господин», я правда жалею о своём поступке… Надеюсь, мы разберёмся с этим после… после этого.

Временами девушка путалась в словах, картавила и даже шепелявила, и очень часто запиналась, неловко скрывая это междометиями. Но в её словах присутствовала искренность, поэтому собравшиеся эльрины (ряды которых начали редеть) продолжали слушать её и размышлять над тем, что же могло приключиться с такой очаровательной селериной. Хотя, очаровательного в ней было только истерзанное временем и трудностями платье. Вбитые щёки и выпирающие скулы не красили её, а потрёпанные волосы и уставшие глаза усиливали эффект. Но те же критерии сыграли на жалости, и толпа прониклась коротким покаянием малограмотной особы. Киама удалилась, предварительно поклонившись, и стражи вытолкнули вперёд Артура. Все замерли. И, кажется, даже не дышали. Ведь как часто через подобные действа проходят люди — существа с некрасивыми короткими ушами и пустыми глазами? Правда, Артур немного выделялся на этом мрачном фоне, но отношение к нему, как полагается, было не из приятных. Боязнь сцены мало помогала справиться с комом в горле, прерывавшим любые звуки. От неловкого молчания спасла только отвага, преданно пробившаяся сквозь воспоминания о трусости.

— Я Артур. Человек из Йеры, который пришёл в ваш прекрасный мир и… хочет остаться в нём до самой смерти. Не знаю, виноват ли я в том, что желаю этого, но моё мнение не изменится даже под пытками и ночными кошмарами! И я надеюсь, что все вы понимаете моё желание быть частью вашего потрясающего общества! Я готов принять многие условия, чтобы остаться здесь, если они не будут касаться чьей-либо смерти или предательства, потому что я не терплю причинения ненужного вреда! И я буду признателен, если вы согласитесь со мной. Потому что… это самое важное решение из тех, что я делал в своей жизни до сих пор.

Артур не знал, что большое количество личных местоимений в оправдывающем ключе усугубляет даже не самое плохое положение. Он говорил от сердца, почти не думая о том, что говорит, и многие восприняли это совсем не так, как он ожидал. Сначала в толпе послышались отдельные неразборчивые возгласы, а потом, как круги на воде, они начали разрастаться всё шире и шире, пока вся огромная Локас Майт не погрязла в птичьем галдеже! До стоящих на помосте долетало:

«Прочь, сульрин!»

«Людям не место в Эвасе!»

«Нам хватает других эвассари!»

А также:

«Казнить!»

«Выслать прочь!»

«На верховный суд и взашей!»

Незлого мальчика, желающего окружающим только добра, такие ужасные выражения чуть не вогнали в слёзы. Но он выстоял мужественно, с ровной осанкой и таким же принципиальным взглядом. Что бы не говорили горожане — он не собирался топтать ради них свои мечты! По крайней мере, не когда они противятся его хотениям так агрессивно и безжалостно. Слова ранили больнее меча, опаснее стрелы и тяжелее булавы, и гордые плечи почти прогнулись под всеобщим давлением, но по лестнице затопали каблуки, совсем не слышимые за многократными выкриками. Рядом с Артуром встала принцесса Викки. В глазах пылал материнский гнев, но лицо её всё равно источало любовь к родному народу. Она вышла вперёд юноши, заслонив его вытянутой рукой, и посмотрела на собравшихся надменным порицающим взглядом. Тут же образовалась тишина.

— Этот человек согласился принять наши условия, не касающиеся чьей-либо смерти или предательства! И мы потребуем у него что-то, что подтвердит серьёзность и оправданность его намерений! Если он справится с данным бременем, пронесёт его сквозь время и вернётся, мы с радостью примем его в семью и сделаем гражданином! Условие будет объявлено позже. А теперь все — расходитесь по домам и ждите советного вечера. Результаты не разочаруют вас!