А теперь вновь вернёмся к племени Кайхен и тому, что же делало оно. Как и ожидалось, голод наступил быстро. Зимние культуры не вынесли холода и умерли, а дикие и домашние ягоды ждали начала весны. Сеять весенние зёрна было рано — почва морозила босые ноги. Фрукты, в основном росшие в конце весны и летом, дожидались своего часа. Приходилось перебиваться овощами вроде чеваса, тэлевары и парода, а также водой из местной реки, но никакого удовольствия это не приносило. От чеваса немели языки — он грел, но только кислотой; из-за тэлевары несколько соплеменников попали к целителю — проявилась ожидаемая аллергия; а парод вообще не имел вкуса, ибо, произрастая в воде, напитывался ею и тоже превращался в сплошной неощутимый сок. Такие овощи подходили только для вкусных блюд, ради которых и выращивались, а поедание их по отдельности или — из глупости — вместе не сулило ничего хорошего. Только сбои в работе организма, несварение и аллергию. У арринов не осталось иных вариантов. Дождавшись самого крайнего срока, изголодав и побледнев, вождь и ослабленные воины всё же двинулись на ближайшую деревню. Пошли в ночи, дабы сделать это как можно незаметнее и быстрее, но всё же с оружием в руках. Никто не подозревал о возможных опасностях. Мысли вязались лишь на урчании и истошной боли.
На удивление, вокруг не оказалось ни одной живой души. Небольшой амбар, подозрительно отпёртый, нагружали мешки с зерном и жатым савеном — озимой культурой, что преимущественно сохраняется лучше прочих, но в этот год всё же не дожила до весны… по крайней мере, у племени Кайхен. Обрадованные аррины начали пускать слюнки. Бесконечный голод так сморил их рассудок, что они не задумались, могла ли это быть ловушка…
Амбарные двери с треском захлопнулись. Поднялся небольшой столб земли, повеяло сухостью. Ночной свет теснился меж досок, создавая на голом полу тусклые вертикальные полосы, среди которых летали крохотные пылинки, похожие на миниатюрных фей. На секунду в них мелькнул холодный свет стали — длинный меч. Но блеск исчез, шорохи стихли и амбар погрузился в непроглядную тишину. Никто не знал, что предпринять, все боялись и хотели есть. Только вождь, едва придя в себя, выступил вперёд своих соплеменников и покачал дубиной, закованной в тяжёлой руке. Казалось, обе стороны готовятся завязать бой. Но ничего не происходило. А со стороны дверей послышался мягкий, совсем незлой шёпот:
— Брат, может, отпустим их? Ты же видел, как они выглядят…
Теперь в темени мелькнул тёплый золотистый блеск. Видимо, воин указал на изнурённых противников. Но свет тут же померк, ускользнув обратно во мрак. Послышался грозный, тяжёлый голос, но такой же молодой, как первый — даже моложе. Этот голос принадлежал Тавеану Ликгону, ещё не обрётшему славу и не доказавшему свою исполнительность.
— Ты знаешь закон. Они воры! — снова замерцал холодный отсвет клинка. — Если не выполним всё, как велено, тысячелетний позор падёт на наши головы. Плевать, что они голодают. Это не повод воровать, тем более исподтишка.
— Мы слышим вас! Говорите прямо, если есть, что сказать! — воскликнул вождь, уставший от чужих шёпотков и перемолвок. Его взгляд был суров, а голос по-взрослому твёрд.
Вспыхнул свет. Тёплый стеариновый свет, осветивший небольшое пространство между молодыми рыцарями. Тот юноша, что говорил добрым голосом, излучал искреннее сопереживание — о том намекали приветливые голубые глаза, опушённые широкими светлыми ресницами. Длинные соломенные волосы, уходившие под воротник, сверкали подобно позолоченному доспеху и крайне дорогому мечу, что лежал в крепкой руке, как влитой. А рыцарь, стоящий рядом — Тавеан Ликгон — являл собой полную противоположность: с бледной кожей, почти чёрными волосами, густыми нечёсаными бровями и каким-то пугающим мрачным взглядом. Его доспех и оружие, пропитанные серебрящимся хладом, морозили сердце, и даже медный огонь свечи мерк перед ними. Вождь и соплеменники стояли, как вкопанные. Теперь колоссальная разница в вооружении различалась как нельзя лучше, и многие мужчины, одетые в домотканые платья и защищённые неотёсанными железными доспехами, перестали глядеть так воинственно и незыблемо. Даже вождь слегка поубавил пыл, ибо уже не раз сталкивался с совершенным холодным оружием эльринов.
— Мы предлагаем вам уйти в покое и смирении…
— Без наворованного, естественно, — добавил Тавеан Ликгон. Он-то желал начать бойню, будучи совершенно уверенным в победе.
— Но мы голодаем и нам нужны припасы… — попробовал отговориться вождь, указывая на бело-зелёные лица ближних. — Неужели вы так чёрствы и жестоки, что дадите нам умереть от голода?..
— Брат… — снова начал смуглый белокурый юноша, глядя на Тавеана Ликгона умоляющим взглядом.
— Нет, Каллирин. Они воры и должны быть наказаны, если унесут отсюда хоть что-то!
В атмосфере между ними чувствовался давний разлад. Но сейчас на подобные склоки не было времени и возможности, потому, тяжело вздохнув, Каллирин попробовал ещё раз: