Дар Авирвэля

— Если бы наши родители умирали от голода в нищете — мы бы тоже своровали. Разве можно назвать преступлением попытку выжить любыми средствами?..

— Зависит от того, чьего отца ты имеешь в виду. И вообще, хватит уже сравнивать их

проблемы с нашими! Мы здесь, чтобы прекратить постоянные кражи и перевалившую за край наглость, а не чтобы думать: щадить или не щадить? Ведёшь себя, как девчонка с красивыми волосами, в которые стекли все мозги. Возьми себя в руки!

Будучи ещё юными и не такими стойкими, братья устроили небольшую перепалку. Однако стоило Тавеану Ликгону заикнуться об изнеженности брата — все вопросы тут же отпали. Два вострых меча глазели на воинов, на вождя, на припасы, сваленные за их спинами, и желали впиться в своих жертв без единой слезы сожаления. Холодный меч сквозил дрожащие сердца одним лишь видом, а тёплый золотистый товарищ пытался отыскать в слабой обороне уязвимые места. Но прежде нападения мечи ждали ответа вождя, что выглядел разочарованным и, вопреки всему, истинно боеготовым. Покачав дубину ещё немного, он поднял взгляд на рыцарей и промолвил:

— Да будет так.

Мудрый вождь не станет посылать своих любимых подданных на верную гибель. Этот же, видимо, мудрецом не слыл, да и подданных любил не больше вкусной еды. Ведь протянутая вперёд рука — однозначный жест для большинства эвассари и для всех, живущих в единой общественной системе.

Стоило первым нескольким воинам доковылять до братьев-рыцарей — Тавеан Ликгон тут же убил их всех, не ведая пощады и жалости. Каллирин стоял рядом, не в силах поднять меч на слабых, поникших духом существ. В нём боролись два противостоящих состояния: чувство рыцарского достоинства и ощущение внутренней слабости, которую Тавеан Ликгон постоянно заковывал в сравнение с глупой барышней. Меч то поднимался, то опускался, не могучи найти верный выбор, а в глазах бушевала полная потерянность. Даже слова брата не вернули разуму покой и, вконец устав от бессмысленного пролития крови, Каллирин со звучным хлопком спрятал драгоценный меч в ножны. Бой приостановился. А лицо сурового бессердечного брата вдруг сделалось ещё мрачнее! Оставшиеся в живых аррины ждали, что будет дальше, и надеялись, что враги перебьют друг друга. К сожалению, они не подозревали об истинных отношениях Тавеана и Каллирина, и это сыграло против них. Когда пламя гнева поулеглось, а с сухих губ сорвался мимолётный вздох, серебрящийся меч вновь уставился на незваных гостей. «Если не уйти сейчас — всех постигнет смерть», — решил наконец вождь. Подняв руку и бросив дубину на землю, он понимающе кивнул и извинился. Сородичи не поняли, что это было, ведь рассчитывали взять жизненно важные припасы любой ценой, и сильно огорчились, узнав о поражении. Но рыцари, пусть и были молоды и не так опытны, прекрасно понимали, что их могут попытаться провести.

— Мы проведём вас до края леса. И проследим, чтобы вы ничего не стащили, — проскрипел Тавеан Ликгон сквозь зубы. Его брат решил трагично промолчать.

И где же в этой истории нашлось место для Тарлена? Что ж, совсем скоро появится и он. А пока братья вели сдавшихся арринов прочь, к шуршащей зеленью кромке, и тихо шептались о чём-то, чужаков не касающемся. Чужаки же, сменяя гнев на смирение, а неприязнь на недовольство, шли чутка впереди и рассматривали ночную тьму родного леса. Что-то нехорошее насвистывало внутри, словно выжидало подлость и большую беду. Но слушать это чувство умели далеко не все — особенно бесстрашные воины, — посему неприятная мелочь прошла мимо чуткого внимания. А вроде бы, так странно обладать хищническим слухом, соколиным зрением и смекалкой, но не мочь предвидеть что-то настолько ожидаемое и чудовищное!.. Не будь дела племени так плохи — вождь бы уж точно посмеялся с этой нелепости в кругу приближённых членов их общества. Однако смех не находил себе места. Сердца заливала почти не осмысленная тревога. Затем сверкнули мечи.

«Предали! Нас предали!»

Исполосованный агрессивными ранами, припадающий на ногу и взирающий невидящими глазами, в самый центр поселения едва добрался один из воинов. Его сердце стучало в последний раз, желая лишь донести родне, что близится смерть. Но стоило ему выкрикнуть желанные слова — он медленно сел на колени и припал к вспылившей земле. Из-под ребра торчал небольшой нож, вонзённый со всей ведомой мощью. А племя охватила нечастая паника.