Раздался громкий лязг, наверху, в квадратном световом пятне заплясали желтые тени, по узкому колодцу, опускалось большое металлическое ведро с прикрепленным к нему коротким факелом.
Морщась от неприятных и непривычных ощущений в глазах, Алабар жмурился, стараясь привыкнуть к свету пламени.
Пленникам спускали воду.
2
Нужду, и малую, и большую, справляли здесь же. Цепь позволяла добраться к небольшой канавке, выдолбленной по центру короткого тупика, когда-то бывшего рудным штреком, и служившей сейчас чем-то вроде сборника фекалий.
Чувствуя себя вконец опустившимся бездомным бродягой, дракон, как и остальные, пристроился на коленях у канавки, и остатками воды в ведре смыл за собой.
— Воду часто спускают. Хорошо. Еще бы пожрать почаще, то и совсем здорово, — выразил одобрение простуженный, кое-как обматывая веревкой драные штаны. Маленький тщедушный мужичонка, непонятно за какой надобностью украденный и привезенный в этот каменный мешок, всеми силами изображал жизнелюбие.
— Ты, я смотрю, обосноваться здесь решил, — мрачно уставился в темноту штрека хмурый крепыш в добротной, но явно рабочей, робе. — Видать не шибко ты свей родне нужен, не торопятся они тебя выкупать.
— Не твое собачье дело! — вдруг дурным голосом заорал простуженный. — Бирючина тупорылая! Смерд посконный!
На последнем слове он надсадно закашлялся, и работный буркнул:
— Угу, а ты у нас из лэров, не иначе…
— А колодец этот глубокий? — Алабару совсем не хотелось слушать нелепую перепалку.
— Вылезти хочешь? — желчно поинтересовался подвижный, жуликоватого вида старичок, но сразу же выдал всю подноготную этого места. — Колодец неглубокий, саженей пять не больше. Только наверху его камнем приваливают. В этих местах раньше рудник был, нор в скале понаделали, что дырок в сыре. Самоцветами пробавлялись.
— Все-то ты знаешь, как я погляжу, — работный угрюмо разглядывал затухающий факел.
— А я здесь всё знаю. Я, мил друг, здесь уже годков десять. За долги меня тут держат. Ювелир я. Рудник этот давно закрыт, но по-тихому самоцветы здесь еще находят. Вон, такие, как этот убогий стараются. Кого не продали или не выкупили, те и машут кайлом, пока не подохнут. А я потом камешки, шлифую, граню, иногда даже оправу делаю, —гордости у пленного ювелира было через край. Он повернулся к угрюмому и злорадно сообщил. — А на тебя, мил друг, заказ пришел. Какому-то дарайцу каменотесы нужны. Вот он вместе с мрамором и мастера оплатил.
— В Дарае своих мастеров не хватает? — не поверил каменотес.
— Навалом! Только наши дармовые. И доверчивые, что котята. Наших покорми, да пообещай чего-нибудь, вольную, например, они и рады за баланду жилы рвать. Добровольно, почитай, — ювелир-арестант захихикал. — Так что, работай хорошо, глядишь, тебя тот богатей еще и с прибытком отпустит.
— Угу, отпустит. Может он еще и пацанов моих накормит, пока я в Дарае мрамор тесать буду?
— А чего тебе твои пацаны? Ты ж о них не думал, когда в кабаке с незнакомцами горло полоскал? Теперь поздно по волосенкам-то плакать, когда головка с плеч долой.
— Ну, это мы еще посмотрим, у кого она будет долой, — со странной угрозой прищурился угрюмый, — это мы еще посмотрим...
Алабар был убежден, что любой, кто умеет хоть мало-мальски что-то мастерить собственными руками, заслуживает если не заботы, то уважения. А тут тебе ювелир и сырой колодец. Как-то не сходится.
— Если вы здешний ювелир, почему тут сидите, а не наверху? — поинтересовался Алабар.
— А я буйный.
Простуженный гоготнул и зашелся кашлем.
— Мне, мил друг, идти некуда, — с удовольствием объяснил старик, — родных нет, все померли. Дома нет, отобрали за долги. Отсюда я уже никуда. Я ж тут каждую собаку в лицо знаю. Только скучно. Иногда хочется побузить, ценность свою показать, вот я и показываю, значит. А они меня сюда. На исправление. Посижу, отдохну, и наверх, к родным молоточкам, печурочкам… Так вот, я что говорю, не злите охранничков. Сбежать не сможете, только плетей навалят, а то и болт арбалетный вдогонку пустят. И никто лечить не станет, здесь прикопают, как вот этого убогого.
Простуженный дернулся что-то сказать, но опять подавился хрипом.
— А за тебя большие деньги обещаны. Слышь, здоровый, это я о тебе, — со значением объявил старик. — Ну, не за тебя конкретно, а за здорового телк
— Тварь ты! — заметно перекормленный, с яркой внешностью холеного великовозрастного младенца, юноша крикнул из дальнего угла. — Шкура ты! Нравится тебе, людей пугать. Ты такая же гадина, как и эти наверху! И не ювелир ты совсем! Золотарь ты! Ювелир бы тут бы не сидел!