Декабристы

В стране метелей и снегов,На берегу широкой Лены,Чернеет длинный ряд домовИ юрт бревенчатые стены.Кругом сосновый частоколПоднялся из снегов глубоких,И с гордостью на дикий долГлядят верхи церквей высоких;Вдали шумит дремучий бор,Белеют снежные равнины,И тянутся кремнистых горРазнообразные вершины…Всегда сурова и дикаСих стран угрюмая природа;Ревет сердитая река,Бушует часто непогода,

И часто мрачны облака…

или такое описание охоты, когда Войнаровский, в трескучий мороз —

Оленя гнав с сибирским псом,Вбежал на лыжах в лес дремучий —И мрак, и тишина кругом!Повсюду сосны вековые,Иль кедры в инее седом;Сплелися ветви их густыеНепроницаемым шатром.Не видно из лесу дороги…Чрез хворост, кочки и снегаОлень несется быстроногий,Закинув на спину рога,Вдали меж соснами мелькает,Летит… вдруг выстрел!.. быстрый бегОлень внезапно прерывает…

Вот зашатался – и на снегОкровавленный упадает…

или такую параллель между вольным сердцем и вольной рекой:

Видал ли ты, когда весной,Освобожденная из плена,В брегах крутых несется Лена?Когда, гоня волну волнойИ разрушая все преграды,Ломает льдистые громады,Иль, поднимая дикий вой,Клубится и бугры вздымает,Утесы с ревом отторгаетИ их уносит за собой,Шумя, в неведомые степи?И мы, свои разрушив цепи,На глас свободы и вождей,

Ниспровергая все препоны,Помчались защищать законыСреди отеческих степей…

или, наконец, заключительные строфы поэмы, в которых рассказывается, как Миллер шел возвестить Войнаровскому его освобождение, как он летел к нему с отрадной вестью о прощенье и свободе, и как нашел своего друга замерзшим на могиле его жены, которая делила с ним изгнание.

Но вот он [Миллер] к низким воротамПустынной хижины примчался.Никто встречать его нейдет…Он входит в двери. Луч приветныйСквозь занесенный снегом ледУкрадкой свет угрюмый льет;Все пусто в юрте безответной;Лишь мрак и холод в ней живет.«Все в запустенье! – мыслит странник: —Куда ж сокрылся ты, изгнанник?»И, думой мрачной отягчен,Тревожим тайною тоскою,

Идет на холм могильный он —И что же видит пред собою?Под наклонившимся крестом,С опущенным на грудь челом,Как грустный памятник могилы,Изгнанник мрачный и унылыйСидит на холме гробовомВ оцепененьи роковом;В глазах недвижных хлад кончины,Как мрамор, лоснится чело,И от соседственной долиныУж мертвеца до половиныПушистым снегом занесло.

Когда читаешь все эти строки, кажется, что они писаны кем-нибудь, кто видел все это воочию.

Приходится удивляться также и той отчетливости, с какой воспроизведены в поэме Рылеева думы и чувства ссыльного.

Ранее туманное утро, крутой берег Лены, и одинокий печальный путник с длинной винтовкой за спиной… Давно он привезен в крытой кибитке в эту страну изгнания, давно поседели приметно и его усы, и борода; он – не уголовный преступник, и на лбу его нет постыдной печати, но вид его вдвое суровее, чем дикий вид каторжника: