Декабристы

И как после всего, что выстрадано и передумано, не испугаться грядущего, не застыть в ужасе перед призраком близкой и безвестной смерти и не задуматься над тем, во что раньше безотчетно верил?

Ах, может, был я в заблужденье,Кипящей ревностью горя,Но я в слепом ожесточеньеТираном почитал царя… [Петра]Быть может, увлеченный страстью,Не мог я цену дать емуИ относил то к самовластью,

Что свет отнес к его уму?Судьбе враждующей послушен,Переношу я жребий свой;Но, ах, вдали страны роднойМогу ль всегда быть равнодушен?Рожденный с пылкою душойПолезным быть родному краю,С надеждой славиться войной,

Я бесполезно изнываюВ стране пустынной и чужой.Как тень везде тоска за мною…Уж гаснет огнь моих очей,И таю я, как лед весноюОт распаляющих лучей…Почто, почто в битве кровавой,Летая гордо на коне,

Не встретил смерти под Полтавой?Почто с бесславием иль с славойЯ не погиб в родной стране?Увы, умру в сем царстве ночи!Мне так судил жестокий рок;Умру я – и чужой песокИзгнанника засыплет очи!

Кто читал записки декабристов, тот вспомнит, как некоторым из них приходили мысли, очень схожие с мыслями Войнаровского, и сколь часто в заточении они спрашивали себя – как спрашивал и Войнаровский:

Что сталось с родиной моей?Кого в Петре – врага иль другаОна нашла в судьбе своей?

Над всеми этими намеками и параллелями читатель 1825 г., конечно, не задумывался. Поэма Рылеева приобрела особый смысл лишь после 14 декабря, когда все могли подивиться его пророческому дару предвидения; вероятно, в силу этого она и подверглась цензурным преследованиям.

Но и помимо этих аналогий, которые получили свой смысл значительно позже, основная мысль поэмы могла еще до 14 декабря возбудить бдительность цензуры[551] и, по свидетельству самого Рылеева, цензура, действительно, несколько ощипала «Войнаровского»,[552] и поэму напечатали с пропусками, которые, однако, были восполнены в ходивших по рукам списках.[553]

Основная мысль поэмы на первый взгляд не заключала в себе ничего либерального; она была скорее патриотическая. При всех своих симпатиях к Войнаровскому автор остался на стороне Петра и восстание и измену Мазепы считал государственным преступлением. Чтобы убедить в этом читателя, он и предпослал своей поэме «жизнеописание Мазепы», составленное Корниловичем. В этой биографии Корнилович, отдавая должное таланту Мазепы, не признавал в нем защитника вольностей малороссийских; его измену он объяснял, как расчет личных выгод и указывал на его личное мелочное честолюбие. Биограф отказывался признать в предательском сердце Мазепы любовь к родине. Рылеев, по-видимому разделял этот взгляд Корниловича, потому что в своем предисловии к поэме писал: «Считаем за нужное напомнить, что в поэме сам Мазепа описывает свое состояние и представляет оное, может быть (!), в лучших красках; но неумолимое потомство и справедливые историки являют его в настоящем виде: и могло ли быть иначе?.. Для исполнения своих самолюбивых видов Мазепа употреблял все средства убеждения. – Желая преклонить Войнаровского, своего племянника, он прельщал его красноречивыми рассказами и завлек его по неопытности в войну против великого государя – но истина восторжествовала, и Провидение наказало изменника».

Были ли эти слова написаны для цензуры[554] или во взгляде Рылеева на Мазепу, действительно, не было единства, но только в самой поэме, всякий раз, когда речь заходила про Мазепу, автор отдавался не историческим воспоминаниям, а порыву собственных гражданских чувств, и патриотизм переходил в либеральный пафос. С этим пафосом Мазепа говорил, например, Войнаровскому: