Декабристы

Одни украинцы тоскуют,И им не в праздник пир весны.Что за веселье без свободы,Что за весна – весна рабов!Им чужды все красы природы,В душах их вечный мрак гробов.Печали облако не сходитС их истомленного лица;На души их, на их сердцаВсе новую тоску наводит.

На них и на себя призывает Наливайко Божие благословение, и за них и за себя он молится:

Ты зришь, о Боже всемогущий!Злодействам ляхов нет числа;Как дуб, на теме гор растущий,Тиранов дерзость возросла.Я невиновен, Боже правый,

Когда здесь хлынет кровь рекой;Войну воздвиг я не для славы —Я поднял меч за край родной.Ты лицемеров ненавидишь,Ты грозно обличаешь их;Ты с высоты небес святыхНа дне морском песчинку видишь;Ты проницаешь, мой Творец,В изгибы тайные сердец…

Когда, наконец, созрел его замысел, и Наливайко видит, что вынужден начать дело кровавого освобождения, он, «как благоговейный сын» церкви, очищает душу свою постом и отдает исповедь печерскому схимнику.

Эта «Исповедь» – самое сильное место в поэме.[557] Она была напечатана в «Полярной звезде» на 1825 год и стала случайно предсмертным стихотворением Рылеева.[558] Сам автор был ею очень доволен и писал Пушкину: «В «Исповеди» – мысли, чувства, истина; словом, гораздо более дельного, чем в описании удальства Наливайко, хотя, наоборот, в удальстве более дела».[559]

Не говори, отец святой,Что это грех! Слова напрасны:Пусть грех жестокий, грех ужасный…Чтоб Малороссии родной,

Чтоб только русскому народуВновь возвратить его свободу.[560]Грехи татар, грехи жидов,Отступничество униатов,Все преступления сарматовЯ на душу принять готов.Итак, уж не старайся болеМеня страшить. Не убеждай!Мне ад – Украйну зреть в неволе,Ее свободной видеть – рай!..Еще от самой колыбелиК свободе страсть зажглась во мне;Мне мать и сестры песни пелиО незабвенной старине.Тогда объятый низким страхом,Никто не рабствовал пред ляхом;

Никто дней жалких не влачилПод игом тяжким и бесславным;Казак в союзе с ляхом был,Как вольный с вольным, равный с равным.Но все исчезло, как призрак.Уже давно узнал казакВ своих союзниках тиранов.Жид, униат, литвин, поляк —Как стая кровожадных вранов,Терзают беспощадно нас.Давно закон в Варшаве дремлет,Вотще народный слышен глас:Ему никто, никто не внемлет.К полякам ненависть с тех порВо мне кипит, и кровь бушует.Угрюм, суров и дик мой взор,Душа без вольности тоскует.

Одна мечта и ночь, и деньМеня преследует, как тень;Она мне не дает покояНи в тишине степей родных,Ни в таборе, ни в вихре боя,Не в час мольбы в церквах святых.«Пора! – мне шепчет голос тайный, —Пора губить врагов Украйны!»Известно мне: погибель ждетТого, кто первый восстаетНа утеснителей народа;Судьба меня уж обрекла.Но где, скажи, когда былаБез жертв искуплена свобода?Погибну я за край родной, —Я это чувствую, я знаюИ радостно, отец святой,Свой жребий я благославляю!