Декабристы

Поэма «Наливайко», как и «Войнаровский», тоже получила особый смысл после 14 декабря 1825 года. Она была точным поэтическим воссозданием тех чувств, какими был полон Рылеев в последний год своей жизни.

Достоинство «Поэм» и их серьезное содержание были сразу замечены современниками.

Один из современников Н. А. Маркевич писал Рылееву: «До сих пор я писал вам как человек, который любит стихи, но знает цену своим собственным; теперь позвольте мне вам писать как истинный гражданин своего любезного отечества, как добрый малороссиянин… Итак, могу ли я хладнокровно читать «Войнаровского» и «Наливайку»? Примите мою и всех знакомых мне моих соотечественников благодарность. Будьте уверены, что благодарность наша искренняя, что мы от души чувствуем цену трудов ваших, которые вас и предков наших прославляют. Мы не потеряли еще из виду деяний великих мужей малороссиян, во многих сердцах не уменьшилась еще прежняя сила чувств и преданности к отчизне. Вы еще найдете живым у нас дух Полуботка. Примите нашу общую благодарность: вы много сделали, очень много! Вы возвышаете целый народ – горе тому, кто идет на усмирение целых стран, кто покушается покрыть презрением целые народы, и они ему платят презрением. Но слава тому, кто прославляет величие души человеческой, и кому народы целые должны воздавать благодарность. «Исповедь Наливайки» врезана в сердцах наших и моем также».[561]

Приблизительно то же говорил Рылееву и другой его приятель П. А. Муханов (декабрист). «“Войнаровский”, твой почтенный дитятко, – писал он, – попал к нам в гости; мы его приняли весьма гостеприимно, любовались им; он побывал у всех здешних любителей и съездил в Одессу… “Войнаровский” твой отлично хорош. Я читал его М. Орлову (члену тайного общества), который им любовался; Пушкин тоже. И тебе стыдно, любезный друг, что ты спишь, а не пишешь. Пора докончить[562]… Вообще находят в твоей поэме много чувства, пылкости. Портрет Войнаровского прекрасен. Все это шевелит души, но много нагих мест, которые ты должен бы украсить описанием местности. Орлов говорит, что, соединив высокие твои чувства с романтизмом, ты бы чрезвычайно украсил свою поэму».[563]

Большой успех «Войнаровского» и «Наливайко» отмечает и декабрист А. П. Беляев в своих воспоминаниях.[564] Н. Бестужев ставил «Войнаровского» по «соображению и духу» выше всех поэм Пушкина,[565]

хотя и признавал, что по стихосложению поэма Рылеева не может равняться даже с самыми слабыми стихами Пушкина.[566] В большом восхищении от отрывков «Наливайки» был и Дельвиг.[567]

Пушкин относился к поэмам Рылеева более сдержанно, чем другие, но и он, прочитав их, значительно повысил свое мнение о Рылееве, как о поэте. «С Рылеевым мирюсь, – писал он брату. – “Войнаровский” полон жизни». «“Войнаровский” несравненно лучше всех его “Дум”, – говорит он Бестужеву, – слог Рылеева возмужал и становится истинно повествовательным, чего у нас почти еще нет». «Если “Палей” пойдет, как начат, Рылеев будет министром (на Парнасе)», – читаем мы в другом письме к Л. С. Пушкину. Ему же он писал из деревни, что “Войнаровский” ему очень нравится, и что ему скучно, что его здесь нет у него». «Откуда ты взял, – писал он Бестужеву, – что я льщу Рылееву? Мнение свое о его “Думах” я сказал вслух и ясно; о поэмах его также. Очень знаю, что я его учитель в стихотворном языке, но он идет своей дорогой. Он в душе поэт: я опасаюсь его не на шутку, и жалею очень, что его не застрелил, когда имел к тому случай: да черт его знал! Жду с нетерпением Войнаровского и перешлю ему все мои замечания. – Ради Бога, чтоб он писал, да более, более! “Чернец” Козлова полон чувства и умнее “Войнаровского”, но в Рылееве есть более замашки или размашки в слоге».[568]

Самому Рылееву Пушкин писал: «Жду “Полярной звезды” с нетерпением: знаешь, для чего? для “Войнаровского”. Эта поэма нужна была для нашей словесности»; и в конце письма Пушкин прощается с Рылеевым словами: «Прощай, поэт».[569]

Из всех этих отзывов[570] видно, как единодушно был всеми признан быстрый рост таланта Рылеева.[571]

На поэта возлагались большие надежды, и они, конечно, могли оправдаться, если бы не катастрофа, которая заставляет нас теперь оценивать значение Рылеева как поэта в сущности по первым опытам, а отнюдь не по произведениям вполне зрелым.

XIII

При всех своих недочетах, внешних и внутренних, поэзия Рылеева, как мы могли убедиться, имела свои достоинства. Для развития и блеска нашей стихотворной речи она, однако, успела мало сделать.

Рылеев в той форме, которую он придавал своим стихам, был недурным учеником Жуковского и Пушкина. Но и в этом смысле его нельзя поставить на одну доску с Языковым, Баратынским или Веневитиновым, из которых каждый разработал самостоятельно известную область художественного творчества, – кто элегию, кто веселую песню, кто философскую лирику.