Дело наследника цесаревича

Огонь в ирори тихо угасал. Пора было ложиться спать. Загорский думал, что спать придется в кота́цу – японской смеси кровати, печки и стола, но ему отвели удобную комнату, в которой был стул, шкаф и даже европейская кровать. Нестор Васильевич вспомнил китайское деление народов на тех, кто сидит на стульях, и тех, кто сидит на полу. Китайцы, как и европейцы, уже много веков принадлежали к сидящим на стульях. А вот японцы до сих пор сидели на полу. Впрочем, в последние годы сюда все больше вторгались западные обычаи и, например, на службе чиновники уже сидели за столами на стульях, одетые в европейские костюмы. Впрочем, приходя домой, они переодевались в традиционные костюмы и садились на татами.

Загорский смежил веки. Под ресницами у него мелькали какие-то всполохи – вероятно, от долгого глядения на огонь следы света остались на сетчатке и теперь медленно таяли, смешиваясь с общей сонной чернотой.

Он уже совсем погрузился в небытие, когда его разбудил какой-то шорох. Коллежский советник открыл глаза, но было совсем темно. Его комната находилась в центре дома, и даже свет с улицы сюда толком не доходил. Загорскому вдруг почудилось, что в комнату пробралась кицунэ – японская лиса-оборотень. Он механически сложил мудру, отгоняющую зло, но спустя мгновение понял, что выглядит это глупо.

– Кто тут? – спросил он негромко.

– Тоже глупость – сказал Загорский по-русски, и смешно было ждать ответа, даже если имеешь дело с лисой-оборотнем. Глаза его постепенно привыкали к темноте, и вот наконец он различил на дальней стене неясную тень.

– Я тебя вижу, – сказал он, – не прячься.

Тень дрогнула и ответила ему:

– Я не прячусь.

Сказано было шепотом, но он сразу узнал этот голос. Перед ним, чуть белея во тьме, стояла Морико. Она подошла и села на край кровати. Нестор Васильевич протянул руку к лампе, чтобы зажечь ее. Но его руку накрыла маленькая горячая ладонь.

– Не зажигай свет, – попросила девушка.

Он замер, не зная, что делать, что говорить.

– Я хочу, чтобы ты меня увидер сейчас, и боюсь, – продолжала она. – Я убрара все румяна и берира. Я сейчас такая, какая на самом дере. И я боюсь тебе не понравиться.

Шепот ее был сбивчивым и жарким, как и ее рука, которую она так и не убрала, и которая теперь лежала поверх руки Загорского.

– Что ты хочешь? – наконец не без труда выговорил он.

Конечно, трудно придумать вопрос глупее для юной девушки, которая посреди ночи пришла к тебе в спальню. Но и что-то поумнее в голову тоже не лезло.

– Пусть у нас будет хотя бы одна ночь рюбви, – сказала Морико угасающим голосом.

– Но мы… я ведь не твой муж, – растерялся Загорский.

Но она, кажется, не слушала его, она продолжала говорить, так же сбивчиво, быстро и горячо.

– Не надо денег. Ничего не надо. Торько одна ночь с тобой.

– Но я уеду и больше не вернусь…

– Я знаю, я все знаю. Я не буду травить прод. У меня останется твой ребенок.

– Но как же… Ты потом не сможешь выйти замуж.

– Я не выйду ни за кого, кроме тебя. Но ты уедешь, и значит, ни за кого… Я так хочу, мне борьше ничего не надо.

Она протянула к нему руку и в темноте коснулась его лица дрогнувшими пальцами. От горячей ее ладони исходила трепещущая прохлада…

– О чем ты думаешь? – спросила она его спустя полчаса, когда они лежали рядом, глядя в темный потолок.

– Не важно, – сказал он, поколебавшись.

– Важно, – сказала она, – очень важно. Скажи мне, о чем ты думаешь?

Он молчал, наверное, целую минуту, потом все-таки решился. Ее младшие товарки уже замужем. Как так вышло, что она до сих пор была одна?

Вопрос этот не покоробил ее и не удивил. С ее точки зрения, все было очень просто. Морико не хотела оставлять Омати-сан одну. Хозяйка была добра к сироте-подкидышу, она подобрала ее, выкормила и вырастила.

– Она тебя удочерила? – спросил Нестор Васильевич.

Морико молчала несколько секунд, прежде чем ответить. Нет, хозяйка ее не удочерила. Это показалось Загорскому странным: в Японии это так распространено. Усыновляют своих родственников, детей своих друзей, знакомых, коллег, подчиненных. Проще сказать, кого не усыновляют, чем кого усыновляют. Тут есть даже целая традиция – усыновлять призывников. Японские юноши не слишком-то рвутся в армию, исключая потомков самураев, которые привыкли к военному укладу. Поэтому бездетным семьям иной раз предлагают усыновить чужого ребенка, чтобы спасти его от армии, ведь, как известно, по закону единственного ребенка в армию не забирают. А уж удочерить найденыша, который живет с тобой всю жизнь – это так естественно.

– Мне кажется, Омати-сан по-настоящему привязана к тебе, – сказал коллежский советник. – Почему же она не удочерила тебя?

– Поэтому, – отвечала девушка чуть слышно.