Дело наследника цесаревича

Как думала Морико, хозяйка не удочерила ее как раз потому, что была слишком к ней привязана. Если бы Морико стала наследницей дела госпожи Омати, она сделалась бы очень хорошей партией. Ей не надо было бы становиться временной женой, чтобы скопить деньги на приданое, ее с удовольствием взял бы любой человек среднего сословия. Женихи роились бы вокруг, как мухи. Вероятно, Омати-сан боялась, что Морико бы не выдержала такого натиска, вышла замуж и уехала от нее.

– Любопытно, – сказал Загорский. – А ты знаешь, что госпожа Омати предлагала мне взять тебя в жены?

В комнате было темно, и лицо ее видеть он не мог, но почувствовал, что она вспыхнула.

– Я ей не говорира, – сказала девушка сердито. – Она сама.

– Тогда почему Омати-сан хотела выдать тебя за меня?

– Потому что судьба, – отвечала девушка еле слышно.

Женщины отличаются от мужчин не только устройством тела, но и отношениями с миром. Они, например, могут чувствовать судьбу. Наверное, хозяйка почувствовала, что Токуяма-сан – это ее судьба.

Загорский покачал головой. Как легко они бросаются словами! А он вот знает, что он совсем не тот, кто ей нужен.

– Ты тот, – она осторожно взяла его за руку и вдруг совершенно по-детски уткнулась губами ему в ладонь. Пробормотала неразборчиво: – Ты тот, и другого не будет.

У Загорского почему-то заболело сердце, и он не смог ничего сказать. Она погладила его по плечу и выскользнула из постели.

– Куда ты, – сказал он, – постой…

– Надо идти, – прошептала она, набрасывая кимоно, и в мгновение ока растворилась в темноте, только слабый шорох ее кимоно медленно затихал в воздухе, как будто опоздал последовать за своей хозяйкой.

* * *

Сердце болело всю ночь, и он так и не смог заснуть. Может быть, он делает что-то неправильно? Может быть, надо пренебречь своим долгом, своими обязанностями и остаться тут? Но как он останется, что он будет делать в этой богом забытой деревушке?

А если нет, тогда что? Вернуться с задания и забрать ее с собой, в Санкт-Петербург? Но что Морико там будет делать? Не говоря уже о том, что она будет видеть его раз в год, ведь командировки его поистине бесчисленны. Она окажется вдали от родины, от общества, от родного языка. Только он будет привязывать ее к русской земле. А если с ним что-то случится – а с ним, конечно, рано или поздно что-то случится, потому что всякому везению настает конец – так вот, когда с ним что-то случится, что будет делать она? Вернется на родину, потеряв из жизни бог весть сколько лет?

Тут Загорский встрепенулся. Да, собственно, о чем он? Что за мировые проблемы после одной проведенной ночи? Разве он романтический мальчик, который в каждой встреченной девушке видит идеал и любовь на всю оставшуюся жизнь? Нет-нет, об этом даже речи быть не может.

Подумав так, он проснулся. Над ним в полутьме склонился Харуки, который бормотал:

– Пора вставать, Токуяма-сан! Время не ждет!

Да кто его знает, это время, ждет оно или нет, думал Загорский, облачаясь в свой серый костюм. Наши представления о мире вообще довольно условны. Одни верят в Бога, и им кажется, что все мироздание проникнуто его промыслом, другие ни во что не верят, кроме денег, и для них сияние наличных затмевает все на свете. Третьи верят в доброго царя, четвертые – в свою особую миссию, пятые – еще во что-то. А между тем, если подумать, то всякая вера оказывается действенной, и каждому, в конце концов, дается по вере его. Другое дело, что часто дается вовсе не то, чего ты ожидал, или не в том количестве.

А во что, например, верит он, Загорский, и чего ждет он? Это крайне трудно определить: иногда ему кажется, что он ни во что не верит, и ничего не ждет. Это, конечно, не совсем так, но, наверное, близко к тому. А во что, в самом деле, должен верить дипломат и разведчик? В правоту политического руководства? В мудрость его высокопревосходительства? В то, что рано или поздно он выйдет в отставку и заживет где-нибудь на берегу теплого моря? А если даже и так, почему не отправиться к морю прямо сейчас? Тем более вот же, его приглашают…

– А где Морико? – спросил он, когда они сели завтракать рядом с горящим ирори.

– Морико и Омати-сан уехари по дерам, – отвечал Харуки, наворачивая так, что за ушами трещало.

У Загорского и у самого был недурной аппетит, но тут он перестал жевать. Как это – уехали? А он хотел попрощаться с ней… с ними. Японец отвечал, что если он хочет, то может написать им письмо и оставить прямо тут, на столе. Только письмо должно быть небольшим, потому что им надо спешить: через три часа в Осаку отходит торговая шхуна одного его знакомого капитана, господина Ёсинори.

– Значит, дальнейший путь наш пройдет морем, – задумчиво сказал коллежский советник.