Дело наследника цесаревича

И по-прежнему смотрел на него прищуренным глазом, словно из ружья целился. Харуки ерзал, переминался, но в конце концов все-таки не выдержал и поднял с палубы длинный пиратский нож. Этим ножом, сделав угрожающую физиономию, он вспорол подкладку своей куртки и извлек оттуда пять иен.

– Вот так-то гораздо лучше, – заметил Нестор Васильевич.

Японец разразился сердитой тирадой, смысл которой сводился к тому, что пять иен – это, конечно, лучше семнадцати сэнов, но тоже мало. Им ведь предстоит еще подниматься вверх по гористой местности его родной провинции. Не пойдут же они пешком, надо будет купить лошадей или мулов. Потом, им надо будет на что-то жить. Расходы, по прикидкам японца, выходили несчитанными.

– Скажи, а точно ли нам нужно покупать мулов? – перебил его Загорский. – Может быть, мы можем дальше подняться вверх по Йодо? Она не проходит рядом с Игой?

Харуки умолк, как громом пораженный. Конечно, Йода не проходит рядом с Игой, но рядом с Игой проходит ее приток, река Кидзу! Если двигатель выдержит, они вполне могут попытаться подняться по ней вверх. Во всяком случае, это гораздо удобнее и дешевле, чем бить зады, сидя верхом на мулах.

– Отлично, – улыбнулся Загорский. – Тогда выйдем на пристани, пополним запасы еды и, может быть, зайдем в баню. Я чувствую, что от грязи покрылся змеиной шкурой, которую пора бы уже сбросить.

Так они и сделали. Причалив к пристани, Нестор Васильевич с помощником оставили борт пиратской джонки и направились в гущу народа, который шел по делам, фланировал вдоль улиц или просто стоял и глазел по сторонам. В основном по улицам двигались пешеходы и рикши, они же курума, изредка, впрочем, попадался богато украшенный паланкин какого-нибудь богача или аристократа. Многие торговцы, как во времена Эдо, выкладывали свои товары прямо на дороге, так что приходилось лавировать между ними и рикшами.

– Почему бы не продавать все это в лавках? – полюбопытствовал Загорский, когда ему удалось уклониться от очередной повозки и при этом не разбить стоявшие по левую сторону от него прямо на земле глиняные вазы.

Помощник отвечал, что они и в лавках продают тоже. Продажа вещей на улице – это не только традиция, но и хитрый торговый ход. Если прохожий попортит товар, продавец будет требовать с него возмещения. Можно, конечно, оспорить это требование и ничего не давать, но шуму и крику будет столько, что проще уже будет заплатить.

Кое-где, впрочем, торговые ряды вдруг прореживались, и между торговцами возникала пустота. Тому была веская причина – как раз в этих местах находились выходные двери из домов, идущих вдоль улицы. Время от времени из дверей этих выходили хозяйки и ничтоже сумняшеся выплескивали на дорогу целые ушаты грязной воды и помоев.

– Это очень неудобно – так жить, – заметил Нестор Васильевич. – Кругом тюки, ящики, тележки – не развернуться.

Помощник отвечал, что, вообще-то несколько лет назад в Осаке уже издавали запрет выставлять товары вдоль дорог. Но запрету этому следуют только на самых широких улицах, там, где уже могут ездить лошади – там товар все время попадает под удар. На небольших же улочках все по-прежнему. Впрочем, это еще ничего. Если кто-то случайно зайдет в чужой квартал, его могут обругать, закидать камнями или нарочно облить помоями.

– Камнями? – удивился Нестор Васильевич. – А где же ваша хваленая японская вежливость?

Харуки ухмыльнулся. Вежливость существует только для иностранцев и аристократов. Простой народ такого слова не знает. Чувство долга гири ему заменяет любую вежливость, а с чужаками какое может быть гири?

Мимо них, закрывая лицо небольшим желтым зонтиком, по улице пробежала молоденькая японка в белом кимоно с синими цветами. Из-под кимоно выглядывали не голые, как у европейских женщин, лодыжки, а серые штаны-хакама.

Несколько человек из толпы засвистели ей вслед, но в целом публика осталась равнодушной к барышне.

– Почему они свистят? – спросил коллежский советник.

– Потому что – деревенщина, – с презрением отвечал Харуки. – Приехари в город – не знают, как себя вести.

Если верить японцу, в небольших городках до сих пор появление незнакомой девушки без сопровождения вызывает целую бурю чувств. Рикши, студенты, рабочие, просто мальчишки тут же начинают свистеть ей вслед, кричать грубости и делать непристойные жесты. К ней могут начать приставать, толкнуть ее или даже ударить.

– Осака – борьшой город, – заключил свою речь Харуки. – Здесь так нерьзя.

Наконец они добрались до какого-то здания, с виду немного похожего на буддийский храм.

Нестор Васильевич поднял брови: он ожидал, что они будут мыться, а не молиться.

– Это не храм, – отвечал Харуки, – это баня.

И указал на голубую занавеску-норэн, висевшую перед входом. Ее украшал тщательно выписанный белый иероглиф. Загорский прочитал иероглиф и удивился еще больше.

– Тхан? – спросил он. – Суп? Значит, это харчевня?

– Не тхан, – терпеливо отвечал помощник. – По-китайски – суп, по-нашему – юй, горячая вода. Это сэнто, баня.

Они сняли обувь, вошли внутрь и направились в раздевалку.