Децимация

«Товарищи! Чаша долготерпения украинского народа переполнилась. Наглеющая с каждым днем контрреволюция, свившая себе прочное гнездо в Киеве под прикрытием Центральной рады, дошла до того предела, когда уже нельзя дальше терпеть этого. Пришла пора и украинскому народу – украинским рабочим, крестьянам и солдатам – свергнуть господство панов и взять всю власть в свои руки, как давно сделали это их русские братья. Настал час, когда и на Украине вся власть должна перейти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…»

Противостояние обострялось. Создавались красногвардейские рабочие отряды. Многие солдаты из украинизированных полков перешли на сторону восставших. Радовских войск явно не хватало для контроля за положением в городе. Достаточно было одного неосторожного слова или движения, чтобы одиночные выстрелы превратились в беспрерывную, несмолкаемую канонаду.

17 января восемнадцатого года рабочие-арсенальцы уже с оружием в руках отбили атаку наступающих на завод гайдамаков. Сразу же началась стрельба по всему городу. Отряды красногвардейцев вступили в бой с гайдамаками. С Шулявки и Подола красные наступали на Педагогический музей, чтобы арестовать Центральную раду. В их рядах находились Бард и Фишзон, успевшие за эти три дня побывать во многих горячих местах. Гайдамаки вначале избегали вступать в прямые бои с восставшими, но, когда красные вышли к Андреевскому собору, с его золотыми луковицами колоколов, их сопротивление возросло. Красным подниматься и идти в атаку не хотелось. Чувствовалось отсутствие военных навыков у рабочих. Но неожиданно подошла помощь – более сорока солдат украинского полка имени Сагайдачного решили выступить на стороне красных. Среди них находился Тимофей Радько. Командовал отрядом тот самый унтер, который когда-то вел собрание представителей полка. Он и взял на себя руководство военными действиями.

Решено было выбить гайдамаков, засевших в домах вокруг Софиевской площади. С этой целью решили провести два обходных маневра: прямо – через территорию Софийского собора, и со стороны Владимирской горки. Эту часть операции взяли на себя солдаты-сагайдачники, а рабочие с несколькими солдатами должны были прикрывать их огнем. Эльвира и Бард заняли место на втором этаже в узком переулке, из которого просматривалась вся площадь. Оба были возбуждены происходящими событиями. Черные глаза Эльвиры блестели и казались еще темнее, чем были на самом деле. Оба были вооружены револьверами. Нервно покручивая барабан револьвера, Бард всматривался в противоположную сторону Софиевской площади, которая в свете неяркого зимнего дня просматривалась плохо. Наконец, он увидел в одном из противоположных окон гайдамака с винтовкой.

– Смотри, – дрожащим голосом обратился он к Эльвире, – вон гайдамак.

Ему страшно хотелось убить хоть одного врага, и это нервное чувство переполняло его. Бард прицелился из револьвера и выстрелил, потом еще раз, но не попадал. Подошел Тимофей.

– Куда стреляешь?

Бард стал показывать на окно, где находился гайдамак. Его увидел и Тимофей:

– И ты хочешь попасть в него из этой рогатки! Дай-ка я. И он стал прицеливаться из винтовки. Раздался выстрел, и Тимофей выругался:

– Не попал!

Вскоре на другой стороне площади послышалась стрельба, один из отрядов вышел в тыл противника. Раздалась команда «Вперед!», и красногвардейцы, прижимаясь к каменному забору Софии, перебежками вышли на брусчатку Владимирской улицы. А где-то через полкилометра находилось здание Педагогического музея, где расположилась Центральная рада. В отряде раздавались ликующие возгласы: «Берем раду!», «Арестовать их и сразу же к стенке. Хватить мутить народ!», «Спустим их в Днепр, нехай плывут в Турцию!».

Отряд бросился по улице вперед – цель вроде близка. Но пройти не удалось и пятидесяти метров. Возле гостиницы «Прага» и в прилежащих домах наблюдалось скопление «вольных козаков» и сичевиков, и их сильный пулеметный и ружейный огонь вынудил наступающих залечь. Рассредоточившись во внутренних дворах домов, красные все равно двигались вперед. Солдаты-сагайдачники прошли по крышам домов, ворвались в гостиницу, и гайдамаки стали выпрыгивать из окон, – и кому посчастливилось приземлиться нормально, убегали в сторону оперного театра. Но потери были и среди наступавших, и притом большие. Раненых и убитых относили в ограду Софии, где сердобольные монашки перевязывали их или произносили молитву за упокой… но живые хотели идти только вперед, до Педагогического музея оставалось всего два квартала… казалось, еще немного – и генеральные секретари рады будут в их руках… еще немного… чуть-чуть.