Децимация

– В древности было, но уже давно евреи не имеют своей страны. Но нам внушали, что мы в любой стране должны быть во всем впереди коренного населения. Если получится, то взять руководство в свои руки в одной стране, а потом и в мире. Для этого наши мужчины должны занять самые важные места в другом государстве, а женщины, по примеру Юдифи и Эсфири, подчинить своей воле местных мужчин, прежде всего – руководителей и просто умных. Мы должны прощать друг другу обиды, не помнить зла. Иосифа братья продали в рабство, а он их простил. А у вас не прощают друг друга. Видишь, как воюют – пока не убьют друг друга. У нас так не принято, – надо жить, чтобы всем было хорошо.

– Видишь, сколько людей гибнет за коммунизм. Это счастливая смерть, – приглушенно говорил Бард. – Все хотят быть людьми, не только вы. Это общее стремление.

Эльвира благодарно прижалась к нему за то, что он ушел от неприятного для нее разговора.

Красногвардейцы, поев, вели усталые разговоры. В них не чувствовалось злобы, а присутствовала боль.

– Где же красные? Когда они будут здесь? Проклятое сичевики и завтра не дадут покоя.

Пришел Горвиц, он был со свечой. Или фонарик у него поломался, или где-то потерял.

– Как у вас дела? Как настроение? – спрашивал этот юноша без бороды и усов, но уже авторитетный руководитель.

– Плохо.

– Знаю. Но нам надо продержаться до прихода красных. Они рядом, в Яготине, – он выждал несколько мгновений и продолжал: – Потери у нас большие.

– Сколько?

– Почти семьдесят человек, – он помолчал. – Вечная память павшим за рабочую свободу. Но нас еще тысяча человек. Продержимся и не дадим выковырять нас отсюда. Красные спешат сюда, и мы должны им помочь взять Киев как можно быстрее. Надо стоять.

– Патроны дадите?

– Дадим, но немного. Их мало остается. Раздадим тем, кто хорошо стреляет, а другим поменьше. Не забывайте выставлять охрану.

Горвиц ушел и раздался голос:

– Кто еще не стоял на страже эти дни? Идите на дежурство.

– Я еще не дежурил, – ответил Бард. – Мы только вчера пришли сюда.

– Хорошо, – ответил голос из темноты. – А кто второй?

– Я, – ответила Эльвира. – Я с ним пойду.

– А ты кто такая?

– Это моя жена, – неожиданно уверенным голосом ответил Бард.

– Я вижу – все время она здесь. Не пошла в госпиталь помогать раненым… – голос примолк, потом приказал: – Идите на второй этаж и смотрите в сторону Днепра. Оттуда главная угроза.

Они поднялись на второй этаж и, присев у окна, стали вглядываться во тьму. С юго-запада продолжал дуть теплый, влажный ветер. Где-то на Подоле слышались редкие выстрелы. Часа через четыре их сменили. Спустившись снова в подвал, нашли свободное место и сразу же заснули.

Четвертый день обороны «Арсенала» начался, как и прошлый – обстрелом из артиллерийских орудий из Дарницы. Но потом огонь сместился левее к Днепру, где находился понтонный батальон. Оттуда слышалась интенсивная стрельба. Через два часа все неожиданно стихло. А чуть позже от прибежавших в завод солдат-понтонеров арсенальцы узнали, что батальон сдался в плен гайдамакам. И в этом виноваты офицеры, командовавшие им. Они не захотели больше подвергать свою жизнь опасности. Сейчас солдат-понтонеров строят шеренгами и расстреливают гайдамаки, а трупы сбрасывают в Днепр. Также убивают и офицеров, которые помогли сдать батальон. Пришедшим удалось скрыться от противника. Сейчас на берегу скапливаются гайдамаки и готовятся к штурму. Они заминировали мосты через реку, а по льду красные не пройдут – он почти весь растаял под теплыми ветрами. Теперь у «Арсенала» прервалась последняя связь с остальными участниками восстания. Он был окружен полностью, и надежды на помощь красных, даже если они подойдут к Киеву немедленно, не осталось.

Штаб совещался недолго. Было решено, что Горвиц подземными ходами выберется из завода и сообщит ревкому о тяжелом положении завода и организует помощь. Горвиц ушел. Но напрасно ждали помощи. У Днепра Горвиц был схвачен «вольными козаками», до полусмерти избит, а после опущен лицом вниз в холодную зимнюю днепровскую воду и задохнулся. Труп столкнули в реку.

После нового обстрела гайдамаки не пошли в атаку. Показался белый флаг, и вскоре к стенам завода подошли трое парламентеров. Старший, в форме сичевого сотника, громким голосом потребовал «червоного командира» на переговоры.

Вышел Мищенко – командир солдат, перешедших на сторону арсенальцев, из сагайдачного полка.

– Що скажешь, сотник? – громко обратился он к парламентерам с тем, чтобы его слышали ближайшие защитники.

– Вот, – сотник посмотрел на солдатскую шинель Мищенко и небрежно подал конверт. – От тебе, червонный, лист от Центральной рады. Читай.

– Я сейчас порадюсь с товарищами. А ты почекай. Добре?

По всему было видно, что сотнику не нравилось, что с ним разговаривают на «ты», и он напыщенно сказал:

– Даю пятнадцать хвылын для ответа.

– Це мало. Хоч годину.

– Ни хвылыны бильш.

Мищенко тогда резко сказал:

– Ежели так, то бери письмо обратно и ходи отсюдова.

Такой ответ не входил в планы сотника.

– Добре, – смилостивился он. – Пивгодины.