Децимация

Столицу покидали последние части сичевых стрельцов и петлюровского коша. Петлюра ехал в бронеавтомобиле, иногда выходил из него, чтобы вдохнуть свежего морозного воздуха.

В спину отступающим раздавались одинокие выстрелы с Подола, и то один, то другой галицийский вояка падал на землю. Раненых укладывали на телеги, на которых везли боеприпасы, продовольствие и личные вещи вояк. Убитых, если никто не настаивал на взятии тела, оставляли на дороге. Сеникобыла видел напряженные и злые лица своих товарищей. Со злобой они смотрели на Подол и мстительные мысли проносились в их головах:

«Ночь бы нам – и все бы разнесли! Погодь, мы вернемся сюда, гады, и за все вам отомстим. Скоро придет нам допомога! Держитесь, жиды и москали! Надолго запомните нас, иуды!»

Но времени, чтобы отвечать на выстрелы, не было. Угрюмые и обозленные, сичевики уходили из чуждой, так и не принявшей их, древнерусской столицы.

Часть VI

33

Железнодорожный состав с воспитанниками первой военной киевской школы имени Богдана Хмельницкого и студенческий курень сичевых стрельцов прибыл на станцию Круты. Здесь уже находились кадеты из киевских военных училищ, прибывшие раньше, которые решили воевать против большевиков. Разведка донесла, что красные недалеко, и идти дальше не было смысла. Станция Круты была узловой, здесь находилась вертушка для разворота паровозов. Сама деревня под таким же названием находилась в трех верстах. Здесь и остановились молодые борцы за самостийность, чтобы дать бой красным.

Добирались до станции несколько дней, хотя раньше на это уходило восемь часов из Киева. Командовавшие семнадцати-восемнадцатилетними бывшими курсантами, студентами и гимназистами русские офицеры, – украинских офицеров не хватало, – не слишком торопились встретиться с красными. Они не служили в украинских частях, им выплатили боевые деньги за проведение будущего боя с красными. Поэтому они не стремились встретиться с врагом, понимая, что эти юные солдаты – на девяносто процентов выходцы из Галиции – ни на что не способны. А Галиция – часть враждебного России государства – Австро-Венгрии, что учитывали русские офицеры. На вынужденных стоянках лениво проводились военные занятия. Офицеры ехали в пассажирском вагоне. Оттуда вечерами неслись разухабистые русские частушки:

Шарабан ты мой, шарабан,

А я мальчишка да шарлатан.

Звучали издевательские частушки о бывших правителях.

Как Россию загубить?

У Керенского спросить.

А дальше следовал матерный припев.

В товарных вагонах, где ехала украинская молодежь, звучали совсем другие песни. Молодежь, презирая командовавших ими вечно пьяных русских офицеров, пела свои народные тягучие, грустные до тоскливости западноукраинские песни: «Де ты бродишь моя доля», «Ой чого ты дубе на яр похилився», где были такие слова:

Гей, лети, мий коню, степом и ярами,

Розбий мою тугу в бою з ворогами.

И обязательно пели «Ще не вмерла Украина», где всеми был разучен новый ранее малоизвестный куплет, нравившийся юношам и вдохновляющий их на бой с конкретным врагом:

Гей, Богдане, гей Богдане, славный наш гетьмане,

Нащо виддав Украину Москви на поталу.

Щоб вернуты ии честь, ляжем головами,

Назовемся Украины вирными сынами.

Настрой на беспощадный бой с московским войском был высок, несмотря на осознание того, что для многих этот бой мог стать последним.

В Круты вместе с ними прибыл бронепоезд, представляющий обшитый металлическими листами паровоз и платформу, обложенную мешками с песком, с двумя пушками и двумя пулеметами. Одну пушку было решено установить на перроне станции. Продуктов оставалось мало, и командовавшие непосредственно украинским отрядом Омельченко и Гончаренко по старому казацкому обычаю – с саблями на боку, снарядили несколько хлопцев в деревню для покупки у крестьян продуктов. Но крестьяне отказались продавать продукты и живность, и пришлось вернуться с десятком булок хлеба, которые забрали себе русские офицеры. Было решено приготовить обед из оставшихся продуктов, а в основном питаться сухим пайком. Но это не сбило боевого духа войска, насчитывающего более полутысячи человек.

В их рядах находился и Орест Яцишин. Он все время, как выехали из Киева, находился в приподнятом настроении. Его вдохновлял последний разговор с Грушевским, где тот сказал ему, что принят универсал, провозглашающий Украину независимой. Ему так хотелось поделиться этим известием с товарищами… но, помня суровый наказ «батька», он молчал. Но это молчание придавало особую значимость, именно ему – никто не знает, а он знает эту тайну. И это вдохновленное настроение не оставляло его ни на минуту.

Но вскоре молодежь получила обкатку боем. В полдень на станции остановился состав с демобилизованными солдатами Румынского фронта. Старший состава, здоровенный солдат с черной бородой, отрекомендовавшийся председателем совета солдатских депутатов, сказал, что едут с фронта домой – «Надоело воевать», и попросил, чтобы им освободили путь, и они двинутся дальше на север.