Децимация

Между тем бронепоезд запыхтел, из трубы повалил дым, он готовился перейти на соседнюю колею. Паровоз демобилизованных тоже стал разводить пары. Раздалась команда: «По вагонам!», и солдаты лениво стали залезать в теплушки. Часть их продолжала стоять на рельсах и перроне, уверенные в том, что в любой момент успеют запрыгнуть в вагоны.

Бронепоезд тронулся, перешел на другую колею и пошел обратно, набирая скорость. Его два пулемета развернулись в сторону состава с солдатами и, когда бронепоезд сравнялся с паровозом, раздались длинные, непрекращающиеся пулеметные очереди. Один пулемет стрелял в дальние вагоны, другой прямо в упор перед собой. Из теплушек полетели щепки, раздались крики. Солдаты, стоявшие на перроне, в недоумении закрутили головами, пытаясь осознать, что происходит.

Старшина скомандовал «К бою!», и курень Ореста развернулся цепью в сторону насыпи. Кто-то сразу же упал на снег и стал стрелять из винтовки, кто-то бросился вперед с винтовкой наперевес. Ругаясь, Омельченко закричал:

– Ложись, дурни! Перестреляете друг дружку!

Орест увидел, как Лукашевич, деловито пристроившись, стреляет из винтовки с колена. Он тоже стал на колено и прицелился. Прорезь прицела никак не могла совместиться с мушкой, скакала из сторону в сторону и, подумав, что он сейчас не сможет правильно прицелиться, начал стрелять просто в вагоны. Авось в кого-нибудь пуля да попадет. Через несколько секунд он успокоился и совместил прицел с мушкой и с бежавшим к вагону солдатом, стараясь целиться в живот, как учил Левко. Нажав спусковой крючок, он увидел, что солдат упал. «Попал! Убил!» – мелькнула у него радостная мысль.

Но паровоз неожиданно тронулся, и стал медленно набирать скорость. Возле вагонов творилось невообразимое. Часть демобилизованных солдат выпрыгивала на снег, а другая наоборот – старалась влезть в вагоны. В этом столпотворении кто-то падал на рельсы под колеса двинувшегося поезда. Пулеметный и винтовочный треск сливался с воем людей, инстинктивно почувствовавшим, что их обманули и им отсюда не выбраться. Эта обреченность заставляла их запрыгивать в движущий состав, цепляться за скобы и переходы в вагонах, лишь бы быстрее уехать от этого страшного места. Бронепоезд, остановившись, медленно пошел обратную сторону, пытаясь настигнуть состав. Но было уже поздно, состав с солдатами-румынцами уходил. На платформу бронепоезда выскочил Лощенко, за ним артиллерийский расчет и они стали торопливо наводить пушку на уходящий состав. Раздался выстрел, и снаряд попал в середину состава, оторвав четыре вагона, из которых стали выпрыгивать солдаты и бежать к лесу. А потом из остановившихся вагонов стали вываливаться окровавленные люди и расползаться в разные стороны. Бронепоезд остановился, и пулеметы горячим огнем ударили по бегущим и ползающим солдатам. Пушка стреляла еще несколько раз в сторону поезда, но в него уже было сложно попасть, и артиллерийская стрельба прекратилась, но зато стал более слышным интенсивный винтовочный огонь. По рельсам бегали солдаты. Безоружные, они не могли оказать сопротивления. Некоторые, поняв, что их спасение в лесу напротив станции, бросились туда. Некоторым удалось добежать до него – спасителя, но большинство солдат осталось на пути к нему.

– В атаку! Вперед! – крикнул Омельченко, и Орест, подхваченный какой-то неведомой силой, как собака на охоте, чувствующая сзади жестокого хозяина, бросился вперед, приготовив винтовку к штыковому бою, наперевес. Рядом с ним бежали его товарищи, возбужденные запахом горячей человеческой крови, которая паром выходила из умирающих тел в холодных лучах зимнего дня. Выскочив на железнодорожное полотно, Орест увидел солдата, который пытался встать на колени, чтобы защититься от нападающих, но ему трудно было встать, а неотвратимая смерть приближалась. Орест с маху всадил солдату, не подозревающему, что смерть приблизилась по-гнусному, сзади, в спину штык. Солдат надломился и, перевернувшись боком, рухнул на рельсу, и острие штыкового кинжала трехлинейки, вышедшее насквозь, царапнуло холодный металл, по которому сразу же, темнея, побежала живая еще кровь. Не успел Орест вынуть свой штык, как в неподвижное тело вонзился еще один штык, потом другой. Всем хотелось ощутить плотскую крепость человеческого организма, а противников не хватало. Одного солдата, уже мертвого, сичевики подняли штыками, и он стоял, как живой.

Рыскающим взглядом Орест увидел, как у здания станции, с деревянным брусом в руках, отмахивается от наседающих сичевиков тот здоровенный солдат, который еще недавно отрекомендовался председателем солдатского совета. Вытаращив глаза в диком вывороте, с трепещущейся растрепанной бородой, он, как восточный демон, раскрыв пасть с блестящими желтизной крупными зубами, орал:

– Гады! Суки! Сволочи! Я вам!..