Децимация

– Пойдешь со мной.

Тот сразу же схватил винтовку и одел шинель. У Ореста упало сердце. Этот солдат со вчерашнего поезда живым его никогда не отпустит.

Уже начинало смеркаться. Они прошли мимо матроса, приведшего Ореста, который удовлетворенно хмыкнул, решив, что начальник решил самолично расстрелять сичевика. Они прошли по рельсам и свернули в лес. Оглянувшись и увидев, что станция скрылась из виду, Сергей сказал Оресту:

– Иди. Там еще должен стоять ваш бронепоезд.

Орест не верил своим ушам:

– А стрелять не будешь?

– С раненными не воюю, – Сергей помнил свое ранение и знал, что с такими, даже врагами, надо быть добрее. Может, это он его и ранил со своего пулемета?

Орест, настороженно оглядываясь, пошел, и в мозгу была одна мысль: «Повезло? Не обманет?». Сейчас он уже не хотел лежать рядом со своими убитыми товарищами. Ему хотелось жить. Но его спина со страхом ждала пулю, вся занемела от этого ожидания. «Обманет или нет червоный?». Он зашел по тропинке в лес и услышал выстрел. «Обманул!». Но все было у него нормально, и он побежал, не обращая внимания на боль в раненной руке,

– Командир, что ты делаешь? Врага отпускаешь? – заговорил Березов, не веря происходящему. Он поднял винтовку и стал прицеливаться, но Сергей ударил ее снизу ладонью по стволу и выстрел пошел в воздух. Березов в ярости закричал: – Под суд хочешь?!

– Ты фронтовик, и я фронтовик. Сам знаешь – раненого легко взять в плен, убить. Ты был ранен? Я тоже. Ты понимаешь состояние раненого?

Березов недовольно кивнул. Сичевика не было видно, он вошел уже далеко в лес. Они пошли на станцию. «Завтра надо будет выкопать могилы. Отдельно им, отдельно нам – и всех похоронить. А как же с теми, кто остался в поле? Местные похоронят. Надо их попросить об этом», – размышлял он.

Пробежав с полкилометра, Орест пошел быстрым шагом. Он забыл о боли. Он теперь верил молодому русскому командиру: «Не все они звери, как нам говорили, – билась в его голове лихорадочная мысль. – У русского командира честные глаза и он знает украинский язык. Неужели жив останусь? Слава Богу! Боже, спаси и сохрани!» – повторял он непрерывно последнюю фразу, как заклятие. Навстречу бежал сичевик. Это был Левко Лукашевич.

– Орест, ты жив?!

И неожиданно Орест заплакал. Слезы сами по себе потекли из глаз. Все виденное и пережитое за эти дни выливалось у него слезами. Он бессильно прислонился к Лукашевичу. Тот его не успокаивал, а говорил:

– Давай швыдче, а то поезд сейчас отойдет. Москали нас могут догнать.

Поезд с русскими офицерами, которые не принимали участие в сражении, ушел еще утром. Им не хотелось умирать от большевистской пули за уже несуществующую власть и правительство. В две оставшиеся переполненные теплушки поместилось человек семьдесят – столько осталось от полутысячного отряда. С правого фланга, которым командовал Омельченко, пришел один Орест. Лощенко кричал, чтобы грузились быстрее, и на всякий случай поставил в дверях вагона пулемет, – для отпора красным. Бронепоезд тронулся с двумя прицепленными вагонами с сичевиками и, набирая скорость, поспешно отъезжал с места бессмысленного геройства и горькой черной славы. А в вагоне Орест безудержно плакал, и никто не мог его успокоить, пока он не забылся в беспамятном сне.

Он никогда не сказал никому правды, как спасся из-под Крут, но унижение, которое он перенес, не забыл, и это усиливало его ненависть к москалям.

35

Винниченко выехал из Киева на два дня раньше побега из столицы Центральной рады. Жену, на всякий случай, отправил в Геническ две недели назад, а теперь ехал туда сам.

Винниченко долго продумывал план своего отъезда из Киева. Хотя он и вышел из состава Центральной рады, но мог уехать вместе с ее руководителями, то есть сбежать к немцам. Но он понимал, что этот шаг зачеркнет его политическую карьеру и вызовет ненависть народа к нему, как и ко всем другим деятелям рады. Да и большевики бы не пожалели их и его. Он этот план отверг. Остался один вариант – временно скрыться и, конечно же, нельзя оставаться в Киеве. Было решено уехать на родину – в Геническ. Переждать это сложное время он мог не только в Геническе, но и в какой-то деревне, находящейся недалеко от города, где шансов на его задержание было немного. А потом, когда изменится обстановка, перед Винниченко открывались два пути дальнейшей политической карьеры – снова, вместе с Центральной радой, или с большевиками. Последние должны правильно оценить его недавний разрыв с радой. В любом случае, – так размышлял Винниченко, – он всегда будет на руководящей должности. Да и не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что он писатель, и этот нестандартный политический фактор в биографии сыграет положительную роль в популяризации его книг.