– Прости, что я с тобой так говорил, нажимал на тебя. Но мне нужен пулеметчик на дорогу. А в Одессе можешь идти на все четыре стороны. Договорились?
Он вышел с Сергеем в зал ожидания. Они остановились возле спящих Эльвиры и Барда.
– Пусть собирают вещички и выходите на перрон, – и ушел.
Сергей разбудил Барда, который испуганно вздрогнул. Эльвира сама открыла глаза.
– Едем? – шепнула она.
– Да. В Херсон.
– Разве? – Эльвира удивленно смотрела на Сергея, – как это он смог решить такой сложнейший вопрос, когда поездов нет, а что есть – забито беженцами и военными до отказа.
– Да.
– А может, в Екатеринослав? – как-то некстати спросил Бард. Видимо, ему не очень хотелось ехать к родителям жены.
– Тогда ее придется положить в госпиталь, в изолятор… и кто знает, когда она оттуда выйдет. А здесь еще немцы. Из Киева, дай Бог, вырвались, теперь вам дорога только домой. Будете ехать с охраной, – Сергей зло усмехнулся. – Одевайтесь!
– А ты что, с нами не едешь? – жалобно спросила Эльвира.
– Нет. Я вступил в морской отряд пулеметчиком, а за это они берутся довезти вас до Херсона.
– Зачем ты так сделал?
– Потому что надо! – и Сергей, отвернувшись, стал развязывать свой вещмешок. Вынул оттуда пачку денег, оставшуюся от закупок хлеба, которые он не смог сдать обратно. Он протянул их Барду.
– Возьми – это советские, – потом вынул из мешка пачку других ассигнаций, – это керенки. Денег у вас достаточно, на первое время хватит. Больше у меня нет. Купишь в дороге лекарства и корми ее получше, – наказывал Сергей Барду. – Да спрячь их, а то увидят! – шепотом прикрикнул он на этого недотепу, который так и держал пачки денег в руках.
– Сережа, а ты себе что-нибудь оставил? – благодарно спросила Эльвира.
– Да. В карманах что-то валяется. Как ты себя чувствуешь?
– Вроде лучше… наверное, температура спала. Но голова кружится.
Они вышли на перрон. Фисенко ждал их возле пассажирского вагона.
– Заходите быстрей. Ребята нашли одно лежачее место для дамы внизу и довезут как на блюдечке до дому. А тебя, Артемов, я жду у себя.
Фисенко ушел. Действительно, Эльвиру ждало нижнее место. Матросы просто попросили пассажиров пересесть, а если не пересядут на другие места, то их высадят на перрон. Пассажиры посчитали за благо ехать в вагоне, хоть в весьма стесненном состоянии – сидя по пять человек на одной полке.
В вагоне Эльвира со слезами на глазах поцеловала Сергея.
– Я верю, мы еще раз с тобой встретимся. Хоть раз, но обязательно. Спасибо тебе за все.
– Встретимся…
Он пожал руку Барду, еще раз наказал, чтобы следил за Эльвирой. Матросов попросил следить за ними и не давать их в обиду, на что те расхохотались и пообещали, что ни один волос не упадет с их подопечных… Сергей вышел, поезд вскоре тронулся, а он пошел к комиссару.
– Где пулеметы, показывай, – обратился он к нему.
– Ты что, еще что-то можешь кумекать? Посмотри на себя, ты же спишь на ходу. На, выпей! – Фисенко налил из бутылки стакан вина, и Сергей осушил его до дна. – Вот молодчина! А сейчас ложись спать вот на этот диван. Утром поедем, и в вагоне займешься ремонтом пулеметов и ребят обучать будешь.
Сергей без возражений лег на диван, подложив под голову вещмешок, и заснул мертвецким сном.
Часть VII
40
В конце февраля петлюровские части прибыли в Бородянку, в верстах пятидесяти от Киева. Необходимо было перед входом в столицу привести в порядок войско. Панас Сеникобыла, получив причитающее ему жалованье – триста тридцать три карбованца украинскими бонами, решил зайти в кабак. Это были небольшие деньги, но в Киеве обещали дать еще по тысяче. Также он должен получить пособие на семью, которая давалась непосредственно тем воякам, кто ее имел. Фактически получался двойной оклад. А так, как его семья была неизвестно где, – то ли в Венгрии, то ли в Австрии, то ли еще где, – он решил эти деньги получать сам. За это время он успел погулять в Сарнах и Гомеле. Единственное, что согревало его душу – это мысль о том, что в Киеве тоже гарно погуляет. Он очень переживал, чтобы его семья не попала в концентрационный лагерь Талергоф, в Австрии – оттуда русины живыми не выходили.