Децимация

Немцы вошли в Киев после полудня – тихо, незаметно. В этот день было решено в город не идти, остаться на вокзале. Грязь и неуютность вокзала поразили их. Украинцы, исполнявшие роль посыльных, получили задание от немецкого командования немедленно нанять на поденную работу по уборке вокзала киевлянок, со своими ведрами и швабрами. Их пришло много. Немцы отсчитали сорок баб помоложе, которые до позднего вечера скребли, мыли и выносили мусор из здания. Потом немцы галантно пригласили их на ужин и всю ночь из окон вокзала была слышна граммофонная музыка. Рано утром, затемно, по команде немцев, женщины покинули вокзал, довольные тем, что в потаенных местах у них были спрятаны немецкие марки, намного превышающие поденную оплату. Вокзал впервые стал чистым и опрятным, как когда-то, в день своего открытия.

Киев притих, как это всегда бывало перед сменой власти. Первое марта восемнадцатого года выдалось солнечным. Весенний, еще холодный ветер пролетал вдоль Днепра и приятно щекотал щеки. Киевляне осторожно выходили на улицу. Было тихо – ни свиста пуль, ни взрыва снарядов, – к чему все привыкли за эти нелегкие месяцы, только веселое щебетание птиц. Пока еще власти к Киеве не было – большевики убежали, немцы еще не пришли, и киевляне целый день наслаждались безвластным покоем. Но утром улицы стали заполняться народом. Все ждали – где немцы, о которых говорят, что они уже в столице?

В четыре часа из низины, где находился вокзал, показались немецкие начищенные каски. Рота за ротой, уверенно и грузно направлялись они к казармам, выбранными их квартирьерами. Впечатление произвел вид низкорослых лошадей, поверх седел которых были укреплены пулеметы. Но особое впечатление производил гладко выглаженный чистый коврик под седлом. Этот порядок сразу же бросался в глаза и производил на обывателей необычайное впечатление. «Это не большевики и не радовцы, – думалось горожанам. – Это настоящие, солидные и надолго». Немцам не бросали цветов, смотрели молча с любопытством. Но двойственное чувство владело людьми: «Нет – это не освобождение от большевиков… это оккупация – добровольная и сознательная, совершенная украинскими политиками». Но внимательный обыватель без труда мог увидеть, что это были не те молодцеватые немцы, занимавшиеся шагистикой в Берлине. Немцы, с обветренными лицами, имели вид уставший и истощенный. Почти четыре года войны, нехватка продуктов измотали их физически и морально. Но с оккупацией Украины война явно должна была затянуться на некоторое время, а это означало новые лишения для голодного германского народа и армии, новые жертвы для Германии.

Следом за немцами появились верховые отряды украинского воинства – гайдамаки. На лошадях сидели люди, точно из театра малороссийской оперетты: цветные шаровары, запорожские папахи со спадавшими вниз цветными кисточками, синие жупаны, обвислые усы – они казались выходцами из какого-то давно прошедшего мира. К ним можно было отнестись, как к музейным экспонатам, если бы в их лицах не было бы ненависти и злобы, следствия разложения и опустошения человеческой души, которую приносят с собой войны, особенно гражданская.

В отличие от немецких войск, вид гайдамаков внушал если не ужас, то опасения. «Будет кровь», – думали киевляне, глядя на наследников Железняка и Гонты.

Петлюровские части проходили на Софийскую площадь, где, в окружении униатских епископов и священнослужителей, приехавших вместе с немцами, стояли Петлюра – освободитель Украины, Грушевский – вдохновитель самостийной Украины, Голубович – бесцветный премьер-министр, и другие деятели Центральной рады. Радостные улыбки сияли на их лицах. На гранитной площади выстроились курени сичевых стрельцов. Начался молебен, закончившийся звоном колоколов древней православной Софии. Петлюра, верхом на белом жеребце, объезжал свое войско.

– Слава Украине! – выкрикивал он, и в ответ охрипшие и простуженные голоса из своих глоток изрыгали трижды:

– Слава! Слава!! Слава!!!

На мостовой толпился народ, истосковавшийся по парадам. Отдельной группой стояли немецкие офицеры, официально приглашенные на торжество, старший из них – в ранге полковника. А по телеграфным столбам деловито, нацепив когти, лазили немецкие солдаты, натягивающие телефонные провода и с любопытством наблюдавшие с верхотуры за этим спектаклем – ведь столицу взяла их армия, а не украинская, и они стали сейчас здесь хозяевами, а не рада. Но они протестанты и, в отличие от православных, им надо работать, а не праздновать – решать конкретные дела.

Парад закончился тем, что всех гайдамаков строем повели в Михайловский монастырь, расположенный здесь же – напротив Софийского собора. Солдатские казармы заняли немцы. Было объявлено, что сегодня войско отдыхает от боевых будней и никто за пределы монастырской ограды выходить не должен. Руководство Центральной рады боялось, как бы этот праздничный и радостный день не был омрачен погромами, не достойными этого светлого дня, эксцессами насилия над киевлянами.