Децимация

Но город все-таки покорял вкусом прекрасно отделанных трех-четырехэтажных зданий, приветливостью жителей. Возле дверей многочисленных парикмахерских, лавок, трактиров стоял служка или сам хозяин и приглашал зайти к нему, картавя по-русски неповторимым причерноморским наречием, сотканным из самых красивых мелодий и звуков различных языков многочисленных народов, проживающих здесь. Каждое предложение заканчивалось тоном выше его начала, как бы задавая вопрос: «Мы сделаем прическу не только по вашему вкусу, но и еще лучше. Если у вас мало волос на голове, не беспокойтесь. После моего искусства у вас будет шевелюра, как у Иисуса». «Сегодня в мой магазин… – хозяин никогда не скажет, что у него лавка… – специальным рейсом из Нагасаки доставлен изумительный шелк, которым обряжают ихнего микаду. Заходите, не пожалеете. Вам, как новому клиенту, я солидно уступлю». «На сцене нашего трактира сегодня выступают артисты интимного театра Мушка Езерская и Куця Копляревич. Только один вечер! Вы думаете еще – посетить или нет? Нате вам рюмочку водочки, на улице она намного дешевле, почти даром, а теперь думайте. Думайте и придете к правильному для вас решению. Это представление нельзя не посетить».

Милый, наивный город, мнящий себя центром Северного Причерноморья, которому мировая война принесла некоторое запустение. Стали реже гудеть пароходы, греметь портовые краны, но стало больше начальников и солдат. И именно этому городу история весной восемнадцатого года дала возможность постоять за честь и достоинство России против германо-галицийского нашествия.

Только на четвертые сутки после расставания с Сергеем Артемовым Бард с больной Эльвирой добрались до Херсона. До Николаева доехали быстро, а вот до Херсона, который был рядом, пришлось потратить около двух суток. Эльвире стало хуже, и она металась в жару. Бард на вокзале нанял извозчика и поздно вечером доехал до дома Фишзонов. Старики-родители долго не могли понять, что от них хочет давно не бритый, худой человек, но потом мать выскочила на улицу и, плача, вместе с Бардом ввели в дом совсем обессилившую Эльвиру. Старый Дувид – ее отец, захлопотал, позвал младшую сестру и брата, которые помогли отвести Эльвиру в спальную комнату. Она слабо, улыбалась, отвечая на поцелуи и рукопожатия родных. Потом вышел в прихожую Дувид, удивленно посмотрел на Барда – почему он еще здесь – и спросил:

– Младой человек! Я понимаю, что моя дочь принесла вам много хлопот и, возможно, затрат. Я денежные затраты готов возместить. Сколько мы вам должны?

Уставший от тягот пути и многосуточной бессонницы, Бард с трудом понимал происходящее и не понял вопрос Дувида. Тот снова переспросил:

– Сколько я вам должен за заботу, проявленную о моей дочери?

– Нисколько. У меня деньги есть, – и, в подтверждение своих слов, вытащил из кармана горсть смятых ассигнаций. – Я муж вашей дочери.

Теперь у Дувида полезли на лоб из-под кустистых бровей глаза, жидкая седая борода поднялась вверх. Опомнившись, он часто-часто заморгал подслеповатыми глазами:

– Как муж!? Как!? Как?! – он словно зациклился на слове «как» и вдруг закричал фальцетом: – Ента! Ента! Сюда!

И, не дождавшись ответа на свой крик, побежал в ту комнату, куда увели Эльвиру. Бард устало сел на табуретку. Он был готов уйти, но – только увидев жену.

В прихожую вошли старые Фишзоны – родители Эльвиры. Дувид на ходу что-то шептал жене на ухо, которая недоуменно смотрела на Барда. Дувид подошел к нему и, обращаясь к жене, произнес:

– Ента, этот человек говорит, что он – муж нашей дочери. Ты, дорогая, что-нибудь понимаешь?

Та посмотрела на Барда, который молчал и не считал нужным что-то говорить, и отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Тогда пойди и спроси у своей дочери, что все это значит и правда ли это? И разузнай хорошо! А я пока поговорю с ним.

Ента ушла, а Дувид сверлящими от удивления и гнева глазами, уставился в Барда:

– Я, молодой человек, не могу понять – по какому праву вы заявляете, что являетесь мужем моей дочери? Вы где венчались – в синагоге, церкве, кирхе или еще где-нибудь? Отвечайте!

Но Барду не хотелось отвечать, ему хотелось сказать несколько слов Эльвире, а потом заснуть и спать, спать, спать…

Вошла Ента. Увидев возбужденного с подрагивающей бородой мужа, она скороговоркой стала говорить:

– Дувид, душа моя, успокойся. Загони свой гнев вовнутрь души и будь спокоен. Ты познакомился с ним? Как? Еще нет? Он и вправду наш зять. Эльвира подтвердила это. Будь спокоен, Дувид. Встречай не гостя, а родственника. Его звать Дмитрий.

У Дувида сразу же опустились плечи, поникла седая борода. Если чуть раньше он был похож на старого ворона, нахохлившегося и готового защищать свое семейное гнездо, то теперь стал похож на того же ворона, внезапно попавшего под холодный ливень, свернувшего крылья и ждущего, когда эта стихия закончится. Он забормотал: