Децимация

– А у тебя не мае шаровар, тому ты хвальшивый украинец, – ответил Балаболка, и все мужики, впервые на сходе, шумно захохотали.

Свищук был явно растерян, но вмешался Печенега:

– Ты, Балаболка, чому так балакаешь с нашим гостем? Вин эмиссар. Поняв? А шароварах ты ходи, если не заробив на штаны. Ще раз щось скажешь, я упеку тебя в холодную на недельку. Зрозумив?

– Нет. Не надо его в холодную, – проявлял Свищук истинно начальническое благородство. – Он, видите ли, пан голова, говорит образно, красиво. Такие люди – душа украинского народа, их надо уважать и прислушиваться.

Ободренный похвалой, Балаболка с вызовом поглядел на Печенегу – мол, видишь, каков я! А Свищук продолжал:

– Вот пошутили, и веселее стало. Но я хочу снова вернуться к нашим делам. Надо дать хлеб. Не бесплатно, а за деньги. Держава его у вас купит, а потом, когда изгоним москалей, Немеччина нам поставит инвентарь, машины, мануфактуру – и мы их раздадим тем, кто сейчас сдаст хлеб. Это вам очень выгодно. Подумайте только – все у вас будет для того, чтобы работать на земле.

Теперь не выдержал Тимофей и перебил оратора:

– Шо ты нас москалями пугаешь? Мы с ними здесь живем веками и завсегда дружно. Воны нас не забижали…

В ответ послышался уже одобрительный шум. Но Свищук быстро возразил:

– Я говорю о том, что они не разрешали пользоваться украинскими книгами, родным языком…

– Я всю жизнь балакаю по-малороссийски, мне нихто не запрещал этого робить, – раздался голос из толпы. – Може, вас москали забижали?

– Да. Нам, интеллигентам, они, выражаюсь образно, затыкали рот.

– А де це було?

– В Галиции…

– Це ж не российская сторона, а австриякская. Так вам затыкали рот австрияки, а не москали!

Раздался дружный гогот. Всех селян забавляло незнание эмиссаром острых нужд деревни. Тимофей снова задал вопрос, который интересовал присутствующих больше всего:

– Вы, пан, требуете от нас хлеб для тех, с которыми мы воевали, проливали кровь, умирали под их пулями. Это вы, паны, заключили с ними мир, а не мы. Не треба болтать, шо наши и ваши интересы совпадают. У вас, панов, интересы одни, у селян – другие. Поэтому хлеба вам лично я давать не буду, у меня его немае, – Тимофей замолчал, но, чувствуя поддержку селян продолжил: – Вот, вы часто-густо пугаете нас москалями, што они враги, шо мешали нам жить. А вот в России селяне поделили землю, и уже готовятся ее пахать и сеять, а колы вы нам землю дадите?

Судя по выражению лица Свищука, он был растерян таким приемом, но отступать от той линии, которую ему дали вверху, он не хотел, а может, просто не мог, не зная характера и интересов малороссийского села.

– Уже у рады готов закон о земле, – начал он, – прорабатываются последние его, самые важные статьи. Еще немного – и он будет опубликован и вынесен на ваше обсуждение…

В ответ раздался откровенно издевательский хохот селян:

– Обсуждать будем! Го-го!

– Нас спросят. Гы-гы!

– Свистит Свищук!

Свищук старался перекричать толпу:

– Это ж делается в ваших же интересах! Нам нельзя допускать анархии и беззакония в этом вопросе! Этим законом о земле должны быть довольны все – и заможные, и бедные селяне. Понятно?

– А колы цей закон буде?

– Скоро!

– Когда Илья придет на порог? Чи на Маковея?

– Я сказал, что скоро!

– Хлопцы, нечего ждать, пора землю самим делить, как в Расее!

Наконец Печенега рявкнул так, что сумел перекричать сход:

– Замовчь! Вы що не даете пану говорить?! Он для вас ехал аж с Киева, чи ще дальше. Рассказать вам хотел, прояснить ваши липовые головы. А вы як собаки на него накинулись. Замовчь! Ще раз говорю! Пан эмиссар, продовжайте.

Но у Свищука весь ораторский запал пропал, и он выглядел сейчас, в отличие от начала схода, подавленным, стал как бы меньше ростом. Он уже не протягивал, как раньше, руки вперед, а как-то буднично произнес:

– Кто начнет делить землю без разрешения правительства, не дожидаясь закона о земле, тот будет наказан. Отряды гайдамаков и вольного козацтва не допустят анархии и предпримут все меры, чтобы законность была соблюдена.

Снова раздались злые выкрики из толпы, горящие ненавистью глаза селян мрачно смотрели на эмиссара, который не оправдал их надежд. Свищук о чем-то шептался на крыльце с Печенегой; последний, сделав шаг вперед эмиссара, закричал:

– Послухайте! Эмиссар зараз уезжает. Ему надо засветло добраться до города. Но он согласен, шоб наша депутация приихало до него или до другого начальства и обсудили вопрос о том, как следует произвести засев земли, шоб вси булы довольны. Ясно?

Но в ответ раздались крики:

– Колы мы соглашались обсуждать с ними цей вопрос? Ты щось голова балакаешь не те.

– Завтра ж делимо землю!

– Пора вже сеять, а не балакать!

Но эмиссар уже сходил с крыльца, и Печенега, не отвечая на крики толпы, бежал за ним. Тот сел в дрожки с гайдамаком, охрана верхом расположилась по сторонам.

– Простите им, пан эмиссар, – торопливо извинялся Печенега. – Темные они люди – селяне. Ничего не понимают, как дети. Как какую-то игрушку хотят землю, а дальше своего носа не видят.